Тезей (другой вариант перевода)

Облизнула губы кончиком языка… Та старуха тоже была напугана – чем?.. Я не мог поверить, что здесь, в священнейшем месте всей страны, кто-то может меня убить. И вообще всё было дико и бессмысленно – чего им нужно?.. А хитон под ее грудью шевелился – она ломала себе пальцы.

– Это очень серьезное дело, – она заговорила наконец. – Очень серьезное дело, дело о богохульстве. Богиня говорит, что ты должен дать ответ… Снова руки задвигались под хитоном, он заходил пузырями… – Ты должен отвечать правду, иначе проклятье Ее поразит тебя на месте. Мы слышали, что… верховная жрица Элевсина выбрала тебя Царем Года, но… женившись на ней… ты поднял против нее ее народ, а ее предал смерти… что ты исказил, изувечил культ Великой Матери и осквернил Таинство… Все это правда?

– Правда лишь то, что я царь Элевсина. Меня выбрала Богиня, – во всяком случае так мне сказали, – не царица, не жрица, а Богиня. И убил я не ее, а прошлогоднего царя, как это принято было у них по обычаю.

Она стянула хитон плотнее, – под тканью стали видны скрещенные руки.

– Что это за обычай? Как ты убил его?

– Голыми руками, в борьбе.

Она глянула на меня изумленно, но не сказала ничего, лишь кивнула.

– Я был в отъезде, – говорю, – на границе был, когда Змей Рода ужалил царицу. Она решила, что это знак гнева Великой Матери, и ушла. Я даже не знаю, на самом деле она умерла или нет. Но могу поклясться, если хотите, что я ее не убивал.

Она посмотрела вниз на свои спрятанные руки.

– Ты тосковал по ней? Она была очень дорога тебе?

Я покачал головой.

– Она трижды пыталась убить меня, – говорю. – Даже рукой моего отца, пока он меня еще не знал. Она заслуживала смерти. Но я оставил ее Богине.

Она помолчала, все так же глядя вниз.

– А почему она сердилась? У тебя была другая?

– Только на войне бывали, но это случается везде и со всеми. Она не из-за этого. Она думала, что я изменю обычаи страны. Я так и сделал в конце концов, – ведь я из рода царей, – но я никогда не осквернял Таинства. Народ был согласен со мной, иначе я бы оттуда живым не вышел.

Она опять помолчала.

– И ты поклянешься? – говорит. – Поклянешься, что все это правда?

– Какую клятву принести? – спрашиваю. – Ведь я говорил под страхом проклятия Богини.

Она на миг приоткрыла рот, словно ахнула беззвучно… Забыла! Она, вижу, забыла свои собственные слова!.. Да, она жрица, но что-то тут еще… Что?

– Это верно, – говорит. – Не надо клятвы.

И снова замолчала, под тканью беспокойно двигались руки… "Что дальше? – думаю. – И если все это так трудно – почему не поручили кому-нибудь постарше? Доверять такие вещи девочкам – странно…"

Она стояла задумавшись; мяла, крутила складки хитона.

– Я пробыл с быками три сезона, – говорю, – если Бог разгневан на меня или Богиня – им нетрудно меня достать.

– Это верно. – Она опять сказала так же: "Это верно". Потом быстро облизнула губы, глотнула с трудом. – Быть может, Великая Мать уготовила тебе другую судьбу.

Ну, думаю, теперь она мне хоть что-нибудь скажет. Нет – молчит опять. Ну тогда я сам.

– Может быть, – говорю, – она послала вам знак?

Она приоткрыла рот, но – лишь вздохнула. Видно было, как грудь поднялась высоко и вновь опустилась под скрещенными руками.

– Что это за знак? – спрашиваю и подался к ней ближе.

Она вдруг заговорила слабым тоненьким голоском, быстро, сбивчиво:

– Это я здесь спрашиваю, ты не должен задавать вопросы мне… Нам в храме необходимо знать такие вещи, вот и всё; потому мы и послали за тобой…

– Я ответил, как мог, – говорю. – Я должен возвращаться той же дорогой, что пришел, или могу пройти через двор? – и повернулся идти за своим плащом, но следил за ней краем глаза.

– Подожди, – говорит, – тебя еще не отпустили.

Я снова бросил плащ. Мне ничего не надо было от нее, только одного хотел – добраться хоть до какого-то смысла во всей этой истории. Но теперь я уже успел рассмотреть, что волосы у нее были тонкие, волнистые, с шелковистым блеском, что под стянутым хитоном тонкая-тонкая талия, а груди, что так мягко баюкали руки ее, должно быть свежие, нежные…

– Скажите все-таки, – говорю. – Не съем же я вас.

Прядь волос, что уходила с виска под складки хитона, вдруг резко выпрямилась, словно ее потянули за конец.

– Я еще должна была спросить… спросить для Богини… то есть для храмовых записей… – она снова умолкла.

– Что спросить? – говорю.

Она моргнула растерянно, потом заговорила:

– У нас нет никаких сведений о культе Великой Матери в Афинах. Какие там обряды, как происходят церемонии, сколько жриц принимают участие в них, сколько девушек? Какие приносят жертвы? Расскажи все с самого начала и не пропускай ничего.

Очень быстро она это проговорила, почти скороговоркой…

Я изумился.

– Но, госпожа, – говорю, – в Бычьем Дворе семь девушек, рожденных в Афинах. Все они знают ритуалы, и любая ответит на эти вопросы лучше мужчины.

Она было заговорила, но оборвала себя на полуслове; и лицо ее, до сих пор бледное, стало розовым, как утренние горы. Я шагнул вперед и уперся руками в пьедестал изваяния, по обе стороны от нее, ей некуда было деться теперь.