Тезей (другой вариант перевода)

– Она бы так не думала.

– Вот как? – говорю. – Продолжай, говори до конца… Ты дал какой-нибудь обет или что?

– Обет? Не знаю… Пожалуй, да. Но это неважно…

– Как?.. Ты – не знаешь?!

Он говорил очень старательно. Он был так молод, что не ожидал, чтобы человек моего возраста мог его понять.

– Обеты, клятвы – это ведь для того, чтобы связать себя, если передумаешь. Я дам обет, если меня попросят, но это неважно.

– Какому богу? – спросил я. Лучше было покончить с этим поскорей.

– Если я дам обет, – говорит, – то Асклепию. Когда буду готов.

Это было нечто новое. У него и теперь было что-то на уме, о чем он не станет говорить, – как было всегда, – но это он сказал без раздумья, сразу и искренне. Да он всегда был загадкой, с самого рождения… Я ожидал каких-нибудь высокопарных слов, но он продолжал:

– Знаешь, это началось с лошадей… – Помолчал, задумавшись… – Я часто лечил их, мне это всегда нравилось… Быть может, это идет от Посейдона? – Улыбка у него была чудесная, женщина бы от нее таяла… – А потом так случилось, что пришлось помочь человеку, и это меня захватило. И я начал задумываться: а зачем люди?

Такого вопроса я никогда не слыхал. Меня будто ударило: если человек начинает спрашивать такое – чем это кончится?.. Это же всё равно что заглядывать в черный водоворот, а его воронка – глубокая, бездонная – тянет в закрученную глубину – вниз, вниз… Посмотрел на парня – ничего… Он не напуган, не плохо ему, только чуть-чуть не в себе; другой на его месте был бы таким, если бы под окном прошла девушка, по которой он сходит с ума.

– Слушай, – говорю. – Боги нас создали – это их дело.

– Да, но зачем?.. Мы должны соответствовать своему предназначению, в чем бы оно ни состояло. Но как мы можем жить, если не знаем его?

Я не сводил с него глаз. Такие отчаянные слова – но он, казалось, светился изнутри. Он видел, что я его слушаю, и это подтолкнуло его дальше:

– Я ехал однажды на колеснице, в Эпидавр. Давай поедем туда вместе, государь, хоть завтра, ты сам увидишь… Хотя ладно, это необязательно. В общем, мы скакали по дороге вдоль моря, и ветер был попутный…

– Мы? – Я перебил его, думал услышать что-нибудь полезное.

– О, это я про упряжку! Когда они идут, как один, и сам вместе с ними это так получается.

Я его отвлек, ему понадобился какой-то момент, чтобы вернуться к своей мысли.

– Дорога была хорошая и совсем пустая, не надо было придерживать… Я отпустил их – и они пошли, как ураган!.. И тогда я это почуял, почуял, как Бог сходит вниз, наполняет коней, меня – словно непрерывная молния, только не сжигает… У меня волосы поднялись на голове… И я подумал: "Вот оно! Вот оно – мы для этого! Чтобы притягивать богов, как дубы притягивают молнии, чтобы через нас боги могли нисходить на землю… Но зачем это?" Колесница летела вдоль берега, и всё вокруг такое синее, и наши гривы струятся в воздухе… Они бежали сами, от радости, как носятся на равнине в табунах… И тогда я понял, зачем это, – но этого нельзя сказать словами, слова убивают смысл.

Он вскочил на ноги – так, будто вовсе ничего не весил, – и быстро отошел к окну. Постоял там, глядя наружу… Потом успокоился и сказал почти стыдливо:

– Ну вот… Но все это можно почувствовать, когда берешь на руки больного щенка…

Она словно услышала его – громадная сука, набрякшая молоком, волкодав, вошла и оперлась ему на грудь лапами. Он почесал ей за ухом… Точно так же стояла однажды его мать, когда я только привез ее в дом, ей тогда было восемнадцать… Он был живым воплощением нашей любви, через него мы могли бы жить вечно; а без него – умрем…

– Если ты целитель от кого-то из богов, – говорю, – тем более нужно иметь сыновей и передать им свой дар. Бессмертные не скажут тебе спасибо, если ты его растратишь, уж это точно!

Он не сразу отрезвел, не сразу понял, что все-таки нужны будут еще слова. Вы видали скакуна, на котором таскают бревна? – вот так он мучился со словами, я видел, как он их ворочает.

– Но в том-то и дело, – говорит. – Не растратить его. В этом самое главное!.. Эта сила требует человека целиком; начни отвлекаться на одно, на другое – от нее ничего не останется… Ну вот, девушки. Стоило бы мне начать – женился бы я или просто сошелся бы с какой-нибудь на празднике Диониса, – я, наверно, не смог бы без них потом… Они такие красивые и мягкие – как лисята… Очень похоже, что стоит начать – ими потом не насытишься… Так уж лучше и не начинать.

Я буквально остолбенел. Я едва мог поверить, что понял его. Наконец говорю:

– Ты что – шутишь или хочешь меня одурачить? Ты хочешь сказать, что ты еще девственник? В семнадцать-то лет?!

Он вспыхнул. Но не от смущения, нет: он был достаточно взрослым, чтобы расслышать оскорбление, он был воин… Но дисциплинированный воин – и ответил совсем спокойно:

– Да, государь. Это часть того, что я хочу сказать.