Тезей (другой вариант перевода)

– Должно быть, мальчик был где-то далеко, когда подошел твой корабль. Когда он узнает, кто приехал к нам, – вот будет для него праздник!.. Ради его отца я часто стараюсь удержать его от разных рискованных проделок, а он каждый раз отвечает: "Тезей бы это сделал!" Ты для него – идеал.

Он подозвал слугу:

– Пойди скажи принцу Ахиллу – пусть умоется, оденется во всё лучшее и поднимется к нам сюда.

Я сослался на усталость с дороги и сказал, что нам лучше было бы встретиться завтра. Ликомед отозвал слугу назад и больше не говорил об этом, а повел меня в мою комнату. Она возле вершины утеса… Весь замок встроен в утес, словно ласточкино гнездо. В свете заходящего солнца отсюда виден весь остров, а за ним – громадный простор моря.

– В ясную погоду, – сказал Ликомед, – видно Эвбею… Да вон та точка света – это, должно быть, костер часовых там. Но ведь ты привычен к высоте орлиного гнезда; я думаю, твоя Скала еще выше?

– Нет, – сказал я, – под твоей скалой гора, а под моей равнина, так что эта гораздо выше. Хотя если брать скалу саму по себе, по отвесу, то в ней, пожалуй, не так уж и много…

– Если мой дом понравится тебе, – сказал он, – будь как дома и живи сколько захочешь. Я буду рад.

Я на самом деле устал, так что лег сразу и отослал своих слуг… И пока не уснул – думал о том ярком легконогом мальчике, ждущем завтрашнего дня. Хорошо бы избавить его от этого, пусть бы он сохранил в душе того Тезея, который говорит в нем вместо бога; зачем подменять бога хромым стариком с перекошенным ртом?.. Я мог бы предостеречь его от него самого, но это его не изменит; человек, рожденный женщиной, не может избежать своей судьбы… Так какая нужда тревожить его короткое утро будущими горестями? Ведь он никогда не узнает тех горестей – он до них не доживет…

Тут меня сморила усталость, я заснул. И мне приснился Марафон.

Это было – словно меня разбудил шум битвы. Я вскочил с незастеленной кровати… Я был в домике старой Гекалины, снова молодой, и оружие было рядом; я схватил его и бросился наружу. Ярко сияло солнце, а к берегу подходил громадный флот чужеземных воинов. Это были не пираты, – слишком их было много, – это была война, и большая война: все мужчины Афин были стянуты сюда защищать свои поля. Как это часто бывает во сне, они были какие-то странные: у них были бронзовые шлемы с изогнутыми гребнями, как у удодов, и маленькие круглые щиты, разрисованные зверями и птицами… Но я узнал в них мой народ, и их было очень мало по сравнению с этой ордой – как нас во время нашествия скифов. Я подумал о городе, о женщинах и детях, ждущих там, – и забыл, что когда-то потерпел обиду от Афин. Я снова был царем.

В бой шла одна пехота. Не знаю, куда подевались колесницы. Тут один из вождей затянул пеан, они издали боевой клич и пошли бегом.

Я подумал: "Они знают, что я с ними! Марафон всегда приносил мне счастье, и теперь я – счастье Марафона". Я легко пробежал через войско в авангард, и когда дошел до цепей варваров – в руках у меня оказался священный топор Крита, которым я убил Минотавра… Я взмахнул им над головой – чужеземцы подались назад, и тут афиняне узнали меня и начали кричать мое имя… Враги бросились бежать к своим кораблям, карабкались на них, падали, тонули… Это была победа, полная и бесспорная. Мы издали победный клич – и мой собственный голос меня разбудил. Луна светила мне прямо в лицо; а я лежал у окна, выходящего на утесы Скироса. Тихой ночью звук летит далеко – даже на этой высоте я слышал шум моря.

Сон исчез. Но почему от него не осталось печали утраты?.. С этим плеском волн приходит надежда, как вода наполняет иссохший бассейн. Отсюда из окна мне видно море – гладкое как зеркало, распростертое под луной, – но шум его всё сильней… Так, значит, Эдип в Колоне сказал мне правду? Мощь возвращается?.. Боги послали меня провожатым ему; послали они теперь мне Ликомеда? "Если мой дом понравился тебе – будь как дома и живи сколько захочешь".

Да, шум растет… Не так торжественно и ликующе, как на Пниксе, но без сомнения, растет, ровно и сильно, и горечь растворяется в нем… Я не отдам свою жизнь чужим, как сделал это Эдип Фиванский. Пусть Отец Посейдон возьмет ее и сбережет для моего народа… А придет такое время, когда она будет нужна, – мой сон предсказал это!.. Во сне у них не было царя. Быть может, он не захочет принести себя в жертву?.. Они узнали меня и кричали мое имя, какой-то арфист донес его до них… Пока певцы поют и дети помнят – вовек я не исчезну со Скалы!..

Балкон прилеплен к отвесному обрыву, а за ним видно тропинку – лепится по утесу… Это подойдет. Если я уйду отсюда, могут сказать, что Ликомед меня убил. Конечно, неучтиво опозорить моего хозяина; но, кроме Акама, не осталось никого, кто мог бы требовать расплаты за мою кровь; а он – хоть и критянин наполовину – достаточно хорошо знает, как умирают Эрехтиды.

Тропу наверняка протоптали козы; этот мальчик, Ахилл, наверно лазал здесь, ради риска… Да, место конечно не для хромой ноги, но тем лучше: кроме тех, кто знает, – подумают, что несчастный случай…