Тезей (другой вариант перевода)

– Конечно ничтожество! – Это Ирий вступил. – Он богат, он делает всё, что хочет, но он самый заурядный малый, о нем и думать нечего. Ведь ты же знаешь его историю, Тезей?

– Нет, – говорю, – я им не интересовался. Но расскажите.

Оба разом хихикнули и предложили друг другу начинать… Потом Ирий сказал:

– Он считается сыном Миноса, но все знают, его отец был бычий прыгун…

Он не старался понизить голос. Бычий Двор – это единственное было место в Лабиринте, где говорили свободно. Иппий перебил:

– Это чистая правда, Тезей! Об этом, конечно, не говорят, но мой друг, что сказал мне, – он настолько высокороден, что знает всё обо всех.

– Мой тоже, – Ирий поправил прическу. – Мой друг не только сочиняет песни – он их записывает. Это в обычае на Крите. Он очень образованный. Он говорит, этот бычий прыгун был ассириец.

– Фу! У них толстые ноги и грубые черные бороды…

– Не болтай глупостей, ему было всего лет пятнадцать или около того!.. Сначала его полюбил сам Минос и не выпускал несколько месяцев на арену, чтоб не рисковать его жизнью.

– Но это же святотатство… – я удивился. – Его должны были посвятить, как нас всех.

– О да, Тезей! Великое святотатство! – это Иппий. – Люди говорили, что оно потянет за собой проклятье… Так оно и случилось: царица была разгневана – и сама обратила внимание на мальчика. Говорят, бедный царь узнал об этом самый последний; уже не только Лабиринт, но и весь город только о них и говорил. Есть непристойная песня про то, как она приходила к нему в Бычий Двор, – настолько была одурманена, – приходила и пряталась в деревянном быке. Мой друг говорит, что это вульгарная болтовня; но она на самом деле совсем потеряла голову, с ума по нему сходила…

– И когда царь узнал об этом – он присудил ее к смерти?

– Что ты, Тезей! На Крите?.. Она же была Богиней-на-Земле! Единственное, что он мог сделать, – это послать ассирийца обратно на арену. Парень был не в форме, долго не тренировался, – или бог рассердился, – во всяком случае первый же бык его убил. Но он оставил по себе не только память.

– Послушайте, – говорю. – Но мог же Минос в конце концов хоть избавиться от ребенка: подбросить его кому-нибудь, мало ли!..

Ирий всегда был вежлив – его нельзя было разозлить, – он и сейчас сказал терпеливо-терпеливо:

– Нет, Тезей! У критян старая вера, ребенок принадлежит матери. Так что царю оставалось только молчать, чтобы спасти свое лицо, – и позволить ему считаться царским сыном. Мне кажется, ему нельзя было выдавать, что он не спал с женой: народ бы сразу понял, почему.

Я кивнул, это на самом деле было ясно. А Иппий продолжал:

– Сначала Астериона держали в рамках. Говорят, Минос очень крут был с ним, тут удивляться нечему… Но теперь – другое дело: он умен и собрал в своих руках столько нитей, что почти правит в царстве. – Он глянул на меня не для того, чтобы следить за моими мыслями, а чтобы убедиться, что я им поверил. Из-под всей его мишуры выглядывал парнишка – тот, что чистил когда-то сбрую в отцовской конюшне: зоркий, внимательный и умный. – Но ты же понимаешь, Тезей, насколько он ниже тебя, этот выскочка! Он просто недостоин твоего внимания!

– Вы правы, – говорю, – старина Геракл гораздо больше заслуживает изучения. С нашей точки зрения. Но что думает об этом Минос?

Вот тут он заговорил почти шепотом; не от страха – от почтения:

– Минос живет в своем священном пределе очень уединенно. Его никто не видит.