Взгляд Полли смягчается, и она уже не так грубо пытается поставить Эмму на ноги. Когда ей это удаётся, она хватает её под руку и тащит куда-то за собой, держа пистолет в свободной руке.
— Быстрее, пока они не хватились, что у них потери.
— Полли, Вы убили их…
— Не ради тебя, — обрывает её Грей, толкая куда-то в подворотню. — Даже не думай, что из-за тебя я бы стала марать руки. Я сделала это ради Майкла. Только из-за него. Ты мне до сих пор не нравишься, и я считаю, что ты ему не пара.
— Моя мама…
— Она в порядке. Артур с ребятами позаботится о ней, она переночует подальше от города. Завтра увидитесь.
— Куда Вы меня ведёте?
— Убивать буду.
— Ну, лучше от Вашей руки, чем от итальянской, — невесело усмехается Алдерсон. Полли хмыкает, стуча в дверь. Ей открывает Финн и отступает, позволяя им пройти.
— Принеси плед, — командует Полли, ведя Эмму в гостиную. Финн кивает и устремляется наверх. Эмма садится в кресло, начиная дрожать. Тётя Полли куда-то исчезает, оставляя её одну в комнате. На плечи опускается клетчатый плед, и Эмма прикрывает глаза.
— Спасибо, Финн.
— Не за что, — произносит Майкл, занимая место в кресле напротив неё. — Выпей, — на журнальном столике стоит бокал с янтарной жидкостью.
— Я не хочу.
— Пей, — повторяет он, — а то начнётся истерика. А нам ведь не нужна истерика, верно?
— Верно.
— Умница, — Грей удовлетворённо кивает, когда Эмма делает глоток.
— Что происходит?
— Скажем, в Бирмингеме сейчас не самое лучшее время.
— А оно когда-нибудь для него бывает?
— Томми говорит, что нужно держаться вместе. Это ненадолго, пока в городе не станет спокойно. Оставаться одной — опасно, ты и сама в этом сегодня убедилась. Если бы не мама, то мы бы сейчас не разговаривали.
— Знаю. Передай ей от меня спасибо.
— На ночь останешься здесь, а завтра что-нибудь придумаем. Ты боишься? — неожиданно спрашивает он. Эмма приподнимает бровь.
— Остаться здесь больше, чем на день? Или проснуться рядом с тобой?
— Эмма…
— Готово, — в гостиной появляется Финн. — Пойдём, я провожу тебя в комнату. Что-нибудь нужно?
— Пижама. И тёплые носки.
Майклу порой хочется прибить Финна гвоздями к стулу.
***
— Не так, — Розалия со злостью комкает листок и швыряет его на пол. Поправляет сползшие с переносицы очки и вновь приступает к написанию главы книги. — Я сделал это… Я сделал это потому, что… А почему? Чёрт!
Раздаётся грохот, и она вздрагивает.
— Чёрт возьми, Эд, хватит шарахаться по ночам, химик-самоучка! Марш в постель, иначе всё Лиззи расскажу!
Из всей их большой и многогранной семьи, Эдвард всегда отличался извинениями. Он извинялся в любой ситуации, даже если проступок был и не таким уж и значительным. Извинялся за то, что взял последнюю свечу; за то, что переложил книгу брата из столовой в гостиную. Вот и сейчас, по «законам жанра», он должен был появиться на пороге её комнаты и, виновато глядя, принести извинения.
Эдвард не появляется.
Розалия хмурится, начиная прислушиваться. Спустя несколько мгновений раздаётся какой-то шум внизу. Она сглатывает: если бы это был кто-то из домашних, то он бы поднялся поздороваться. Но домашних нет: дядя Арчи пропивает деньги (и печень) в «Гарнизоне», Эвелин отправилась вместе с Гарри в ночную смену в больницу, чтобы помочь ему с заполнением карточек пациентов. Лиззи говорила, что останется в клубе, поможет с клиентами. Шеффилд запоздало вспоминает, что Эдвард решил составить брату и сестре компанию. Даже Беатрис сегодня не было дома, отпросилась на несколько дней, чтобы поухаживать за больной мамой.
Ей становится страшно, ведь в доме — посторонние. «Нужно спуститься и убедиться, — думает она, надевая халат и выходя в коридор. — Вдруг это игра воображения?»
Взгляд цепляется за осколки дорогой вазы, стоявшей раньше возле камина. Розалия помнит — за этой вазой бегали очень долго, потому что Эва вдруг прониклась китайской культурой и решила, что в доме обязательно должны быть атрибуты из Китая.
Шеффилд резко оборачивается, чувствуя, что на неё кто-то смотрит. В грудь ей смотрит дуло пистолета.
— Ваза стоила кучу денег. Моей сестре это не понравится.
— Заткнись, — рука у итальянца дрожит. — Где твоя сестра? — на ломаном английском вопрошает он.
— Я не знаю.
— Ложь!
— Я правда не знаю!
— Говори, иначе выстрелю!
— Я не знаю! — Роза пятится назад, вжимаясь спиной в каминную полку. Рука с пистолетом начинает дрожать ещё сильнее. — Пожалуйста!
Хлопает входная дверь, и он отворачивается. Розалия пользуется этим и бросается под стол. Она замечает жёлтое платье Лиззи и хочет закричать, как раздаётся выстрел.
И ещё.
И ещё.
Лиззи Шеффилд стреляет три раза, а Розе кажется, что триста. Тело падает на пол, пальцы разжимаются и пистолет с грохотом оказывается рядом с мужчиной.
— Роза, ты в порядке? — Элизабет плюхается на колени и обхватывает лицо младшей сестры ладонями. — Роза!
— Ты убила его, — произносит она, смотря ей прямо в глаза и убирая её ладони со своего лица. — Он умер в нашей гостиной. Ты всадила в него три пули. У него пошла кровь.
— У меня не было выбора.
— Ты убила человека!