Читаем The Adolescent полностью

“Fakirism, the poetry of nonentity and impotence,” people will decide, “the triumph of untalentedness and mediocrity!” Yes, I admit that it’s partly the triumph of both untalentedness and mediocrity, but hardly of impotence. I liked terribly to imagine a being, precisely an untalented and mediocre one, standing before the world and telling it with a smile: you are Galileos and Copernicuses, Charlemagnes and Napoleons, you are Pushkins and Shakespeares, you are field marshals and hofmarshals, and here I am—giftlessness and illegitimacy, and all the same I’m superior to you, because you submit to it yourselves. I confess, I’ve pushed this fantasy to such a verge that I’ve even ruled out education. It seemed to me that it would be more beautiful if this person was even filthily uneducated. This already exaggerated dream even influenced my results then in the final grade of high school; I stopped studying precisely out of fanaticism: it was as if lack of education added beauty to the ideal. Now I’ve changed my convictions on this point; education doesn’t hurt.

Gentlemen, can it be that independence of mind, even the least bit of it, is so painful for you? Blessed is he who has his ideal of beauty, even if it’s a mistaken one! But I believe in mine. Only I’ve explained it improperly, clumsily, primitively. Ten years from now, of course, I’ll explain it better. And this I’ll keep as a memento.

IV

I’VE FINISHED THE “idea.” If the description is banal, superficial—I’m to blame, and not the “idea.” I’ve already warned you that the simplest ideas are the hardest to understand; I’ll now add that they are also the hardest to explain, the more so as I’ve described the “idea” still in its former shape. There is also an inverse law for ideas: banal, hasty ideas are understood extraordinarily quickly, and invariably by a crowd, invariably by the whole street; moreover, they are considered the greatest and most brilliant, but only on the day of their appearance. What’s cheap is not durable. Quick understanding is only a sign of the banality of what is understood. Bismarck’s idea was instantly regarded as brilliant, and Bismarck himself as a brilliant man;29 but this quickness is precisely suspicious: I wait for Bismarck ten years from now, and then we’ll see what’s left of his idea, and maybe of Mr. Chancellor himself. Of course, I haven’t introduced this highly extraneous and inappropriate observation for the sake of comparison, but also as a reminder. (An explanation for the overly crude reader.)

And now I’ll tell two anecdotes, so as to finish with the “idea” altogether, and not have it interfere in any way with the story.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза
Великий раскол
Великий раскол

Звезды горели ярко, и длинный хвост кометы стоял на синеве неба прямо, словно огненная метла, поднятая невидимою рукою. По Москве пошли зловещие слухи. Говорили, что во время собора, в трескучий морозный день, слышен был гром с небеси и земля зашаталась. И оттого стал такой мороз, какого не бывало: с колокольни Ивана Великого метлами сметали замерзших воробьев, голубей и галок; из лесу в Москву забегали волки и забирались в сени, в дома, в церковные сторожки. Все это не к добру, все это за грехи…«Великий раскол» – это роман о трагических событиях XVII столетия. Написанию книги предшествовало кропотливое изучение источников, сопоставление и проверка фактов. Даниил Мордовцев создал яркое полотно, где нет второстепенных героев. Тишайший и благочестивейший царь Алексей Михайлович, народный предводитель Стенька Разин, патриарх Никон, протопоп Аввакум, боярыня Морозова, каждый из них – часть великой русской истории.

Георгий Тихонович Северцев-Полилов , Даниил Лукич Мордовцев , Михаил Авраамович Филиппов

Историческая проза / Русская классическая проза