Мы знали, что он гей, но это не имело значения. Одно время он не знал, что мы знаем, а мы продолжали притворяться. Это было не важно. Тема никогда с ним не обсуждалась. Он это держал в большом секрете. Нам было все равно. Ну, перемигивались иногда у него за спиной, когда видели трансвестита, например. Ловили его взгляд — смотрели, покраснел он или нет. Но ничего не говорили. Это все было по-дружески. А что касается того рисунка, где Брайан среди подростков в «Кэверн» и у него
Я перед Джоном преклонялся. Он был взрослый парень. А я был мелким. Потом я тоже взрослел, рос, у нас появилось много общего. Я поднялся до его уровня. Писал песни наравне с ним, иногда не хуже. Мы стали равными. И ему было неуютно. Он всегда в себе сомневался. С женщинами то же самое. Он, между прочим, когда познакомился с Йоко, сказал мне, чтоб я к ней не подкатывал.
Я где-то читал, как он говорил — мол, он помогал мне сочинять «Eleanor Rigby». Ага. Где-то полстрочки. Зато он совсем забыл, что я написал мелодию «In My Life». Это была моя мелодия. А может, он просто ошибся. Забыл.
Я понимаю, что произошло, когда он встретил Йоко. Ему надо было выкинуть все старые эмоции. Он прошелся по всем своим романам, признался ей во всем. У нас с Линдой, когда мы познакомились, было то же самое. Доказываешь, как сильно любишь человека, признавшись ему во всем, что было. И Джон решил избавиться от меня.
Я никогда не отвечал ему той же монетой, но не мог скрыть, как меня злят его нападки, когда он называл мою музыку «мяузикой» и говорил, что я пою, как Энгельберт Хампердинк…
Если перечислять, сколько раз
Если вдуматься, я не сделал Джону ничего плохого — не то что он. И вообще, он мне отомстил — сделал «Revolution 9». Взял и записал ее без меня. Но об этом никто не вспоминает. Джон теперь хороший, а я негодяй. И все это твердят.
Но когда Джон был жив, возразил я, все казалось наоборот: хороший был ты, а негодяй он. Ни то ни другое, разумеется, не есть правда — ну, не вполне. Скоро все утрясется. Ты, главное, держись.
Но обо мне и Джоне печатают разные
Так или иначе, мы с Ринго и Джорджем пообещали, что отныне будем хорошо друг к другу относиться. Я теперь, когда мы встречаемся, не упоминаю «Эппл». Уже научился. Одно слово про «Эппл» — и дальше непременно ссоры и крики…
Похоже, я и Джорджа Мартина нечаянно обидел. Я не подозревал, пока не прочитал его книгу. Оказалось, я не дал ему поработать над «She’s Leaving Home». Я тогда позвонил ему, но он был занят, не мог собраться ни через два дня, ни через две недели, что-то такое, и я подумал, да ну и черт с ним, раз он не может найти на меня время, я подыщу кого-нибудь другого. Я тогда расстроился, поэтому нашел ему замену. А теперь он пишет, что я обидел его нарочно. Ну, если это его единственная ко мне претензия…
Мы с Джоном были настоящими боевыми друзьями. Вот на что это было похоже. Теперь я понимаю, что мы так и не узнали друг друга до донышка. Не добрались до правды. Бывает, отцы начинают ненавидеть своих сыновей. Поди угадай.
У Ринго на свадьбе я отлучился в туалет, а там был Ринго — мы нечаянно оказались вдвоем. И он сказал, что за всю жизнь я дважды его убил. И потом добавил, что сам себя он убил
Мы все, видимо, так делаем. Мы не выносим мелкие ссоры на публику. Джордж недавно рассказал, как я обидел его. Но, по-моему, он сделал еще хуже, когда сказал, что никогда не будет играть со мной на басу.
Я страшно расстроился, когда они стали говорить, будто я пропихиваю Ли Истмена, потому что он мой свойственник. И в итоге привели Кляйна. Можно подумать, я просто взял и притащил члена своей семьи, без всякой на то причины. Они знали меня двадцать лет и все равно так подумали. Я не верил своим ушам. Джон сказал: «„Magical Mystery Tour“ — это для Пола был праздник эго». Бог ты мой. Я же это делал ради них, чтобы мы остались вместе, продолжали работать, занялись чем-то новым.