The Gathering Storm

Гавин в лагере Айз Седай. Она говорила, что выбрала бы Зелёную за её воинственную направленность – это была Боевая Айя. Но более глубокая, более честная часть её признавала, что одной из причин ее решения был Гавин. Среди Зелёных браки со Стражами были обычным делом. Эгвейн сделает Гавина Стражем. И мужем.

Она любит его. Она свяжет его узами. Эти желания её сердца были не так важны, как судьба мира, но всё же они были важны.

Эгвейн встала со ступенек, и её одежда снова превратилась в бело-серебристое платье Амерлин. Она сделала шаг вперёд и позволила миру вокруг сдвинуться.

Девушка стояла перед Белой Башней. Она подняла глаза и пробежалась взглядом сверху вниз по мощному, но изысканному белому стержню башни. Несмотря на то, что небо было черным и беспорядочно бурлящим, Башня почему-то отбрасывала тень, и та падала прямо на Эгвейн. Было ли это каким-то своего рода знамением? Башня заставляла её ощущать себя ничтожной, Эгвейн чувствовала её вес, словно держала его на себе. Упиралась в эти стены, не давая им разрушиться и упасть.

Она долго простояла на этом месте, небо бурлило, великолепный шпиль Башни отбрасывал тень вниз на Эгвейн. Она смотрела на его вершину, пытаясь решить, не пришло ли время просто позволить Башне упасть.

«Нет, – подумала она вновь. – Не сейчас. Ещё несколько дней».

Эгвейн закрыла глаза – и открыла их в темноте. Её тело внезапно начала разрывать боль, её зад был исполосован ремнём, руки и ноги сводили судороги оттого, что приходилось лежать, скрючившись, в крохотной комнатке. Пахло прелой соломой и плесенью, и она знала, что если бы её нос не привык, то она бы почувствовала и вонь своего немытого тела. Девушка подавила стон – снаружи находились женщины, которые охраняли и поддерживали её щит. Она не позволит им услышать её жалоб – даже в виде стона.

Эгвейн села. На ней было то же платье послушницы, в котором она была на ужине у Элайды. Рукава платья заскорузли от засохшей крови, которая трескалась при движении и царапала кожу. Хотелось пить. Они никогда не давали ей достаточно воды. Но она не жаловалась. Никаких криков или плача, никаких просьб. Несмотря на боль, она заставила себя сесть, улыбаясь тому, что может отстраниться от болезненных ощущений. Эгвейн скрестила ноги, отклонилась назад и по одной выпрямила руки, потягиваясь. Потом она встала и наклонилась, разминая спину и плечи. Наконец она легла на спину и выпрямила ноги, подняв их вверх, непроизвольно морщась от их возражений. Она должна сохранять подвижность конечностей. Боль – ничто. Абсолютно ничто, по сравнению с опасностью, в которой находится Белая Башня.

Девушка снова села, поджав ноги, и сделала несколько глубоких вздохов, повторяя себе, что она хочет быть запертой в этой комнате. Если бы она пожелала, то могла бы сбежать, но она осталась. Оставшись, она подорвала авторитет Элайды. Оставшись, она доказала, что есть те, кто не согнутся и не станут спокойно смотреть на падение Белой Башни. Это заточение что-то значило.

Слова, повторявшиеся в её голове, помогали подавить страх от мысли, что ей предстоит провести новый день в этой клетке. Что бы она делала без снов, чтобы сохранить рассудок? И снова она подумала о бедном Ранде, запертом в сундуке. Теперь у них было что-то общее. Какое-то родство помимо совместно проведённого в Двуречье детства. Они оба пострадали от рук Элайды. И обоих это не сломило.

Оставалось только ждать. Около полудня они откроют дверь и вытащат её наружу, чтобы избить. Наказание приведёт в исполнение не Сильвиана. Возможность выпороть её, похоже, была наградой – компенсацией Красным сёстрам за то, что им приходилось целыми днями сидеть в подземельях и её охранять.

После порки Эгвейн отправится обратно в клетку и получит миску безвкусной каши. Изо дня в день происходило одно и то же. Но она не сломается, особенно пока может проводить ночи в Тел’аран’риоде. На самом деле, теперь ночи во многом походили на день – там она была свободна и деятельна, а дни становились ночами, проведёнными в темноте и бездействии. Так она себя успокаивала.

Утро тянулось медленно. В конце концов, щёлкнули железные ключи, поворачиваясь в старинном замке. Дверь открылась. За ней показалась пара стройных Красных сестёр – свет был так непривычен для Эгвейн, что она не могла разглядеть их лиц, только смутные силуэты. Красные грубо схватили её за руки, хотя она никогда не сопротивлялась. Они выволокли её наружу и бросили на землю. Эгвейн услышала, как одна из них шлёпнула ремнём по руке в предвкушении, и приготовилась к ударам. Они услышат её смех, как и в каждый из предыдущих дней.

– Подождите, – прозвучал чей-то голос.

Руки, удерживавшие Эгвейн, как будто одеревенели. Эгвейн нахмурилась, касаясь щекой холодных плиток пола. Этот голос… он принадлежал Кэтрин.

Сёстры, удерживавшие Эгвейн, медленно ослабили хватку и подняли девушку на ноги. От яркого света ламп она прищурилась, чтобы разглядеть Кэтрин, которая, сложив руки под грудью, стояла в коридоре неподалеку.