The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Это была песня "One Big Yes". Она получила свое название, потому что кто-то разместил личное объявление на задворках The Village Voice, в котором говорилось: "Джон Лури, ваша музыка обрушивается на меня, как говорят, любовь должна обрушиваться, с одним. Большим. Да". Музыка на кассете была такой прекрасной. Меня осенило, что это гораздо больше, чем просто ссора, и я рухнул на пол в коридоре и разрыдался.

Я чувствовала, как Казу смотрит на мои слезы, не зная, что делать.

В начале того года группа была в Бразилии и записала несколько песен, потому что у нас было много свободного времени, а студия стоила невероятно дешево.

Студия находилась на холме над огромной статуей Иисуса. На улице стоял стол для пинг-понга, и пока мы играли, Рибот играл на гитаре ноты каждый раз, когда шарик попадал в шарик или на стол. Розовый розовый розовый розовый розовый. У группы всегда были такие моменты. Мы были веселой группой.

Единственное, что можно было использовать из Бразилии, - это песня "Uncle Jerry". Я попросил инженера провести кабель по коридору в ванную комнату, где я исполнял свое соло. Когда я разогревался, расхаживая по дому/студии, я заметил, что в ванной комнате есть большой естественный резонирующий звук.

После записи песни, когда я была в ванной, а ребята в студии, я спустилась в холл и вошла в большую комнату вместе с остальными музыкантами. Кертис улыбнулся мне и воздел палец к небу. Типа: "Да, Джон, ты попал в точку".

Песня "Voice of Chunk" была задумана на крошечном электроклавиатуре в церкви пятнадцатого века на Сицилии. Затем Эрик зашел ко мне на Восемнадцатую улицу и добавил басовую партию. Простая линия из шести нот, которая мощно, изысканно скрепила всю вещь. Мы записали ее в Бразилии, и, хотя группа была великолепна, а соло Рибота идеально восходило, запись была недостаточно качественной, чтобы использовать ее. Поэтому мы переделали ее в Нью-Йорке.

Но что-то было не так. Грув что-то потерял. Я не мог понять, в чем дело, но Дуги явно изменил свою партию. Я все время просил Дуги и Эрика зайти ко мне домой и сравнить две версии, но они не хотели этого делать. Они не хотели беспокоиться.

Наконец Эрик и Дуги нехотя подошли, чтобы послушать и узнать, на что я жалуюсь.

Они сразу поняли проблему и согласились, что нью-йоркский грув не так хорош, но сказали, что все в порядке.

Но она была не так хороша, как могла бы быть. Мне пришлось уговаривать каждого музыканта вернуться в студию на двухчасовую сессию, чтобы переделать песню. Все жаловались: "Пленки в порядке. Мы не хотим возвращаться в студию".

Я был озадачен. Все согласились с тем, что бразильские дубли имеют гораздо лучший грув, что Дуги изменил за пару месяцев между записями, но не захотел заморачиваться и делать это снова. Что они уже достаточно поработали над этим альбомом, и он не был великолепным, но все же был в порядке. Я не мог понять их отношения. Почему бы им не захотеть вернуться на несколько часов, чтобы сделать его лучше? Это просто не имело смысла для меня. Это была версия песни, которая останется в веках; она должна была быть сделана правильно. "Все в порядке". Что это за хрень?

Я был полон решимости сделать эту запись как можно лучше. Я был поражен, что они не сделали этого. Я очень сильно давил на них, чтобы сделать его таким, каким он должен быть, когда все ноют по этому поводу. Я воевал против всего, что мешало этому альбому достичь цели. Миру не нужен еще один альбом. Но миру наверняка нужно что-то такое, от чего при прослушивании по спине бегут мурашки.

Большая часть того, что у нас есть. Не только в моменты, но и сейчас. Материал и память о нем, любовь, перенесенные в прошлое. Несмотря на ссоры и все остальное, в основном все это есть.

Я почти могу слушать его сегодня и наслаждаться им. Но не совсем.

 

-

После записи я отправился в отпуск с Казу, Гленом О'Брайеном и Джеймсом Наресом на Сент-Бартс. Это была хорошая комбинация людей. Мы с Казу спали в одной постели, но не занимались сексом.

Гленн считал меня извращенцем, раз я не занимаюсь сексом с Казу.

Я уже давно боюсь летать. Не помню, когда это началось, но, наверное, тогда я еще не боялся. Тогда, чтобы попасть на Сен-Барт, нужно было лететь из Сен-Мартена на этом странном тощем пропеллерном самолете, в котором сидело около двадцати человек. Еще до того, как заработали пропеллеры, женщина позади меня начала издавать странный высокочастотный звук.

Самолет с шипением летит по взлетной полосе, но не набирает достаточной скорости, чтобы оторваться от земли и подняться над горой прямо перед нами, поэтому пилот нажимает на тормоза, и мы съезжаем со взлетной полосы на траву.

Женщину, сидевшую за мной, пришлось выпустить из самолета. Но я ни о чем не подумала. А сегодня я до смерти боюсь летать.