The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Я выкурил с Майклом немного травки и пошел на угол, где куча парней играла в баскетбол. Я включился в игру и играл лучше всех в своей жизни. Не мог промахнуться, дикие странные броски, и все они попадали в цель. Парень, который меня охранял, был хорош собой и явно пользовался уважением других игроков. Он играл где-то в колледже. Ему было противно смотреть на это дерьмо, которое я выбрасывал, но оно все попадало и попадало. И это была не удача, а что-то другое. Это было правильно. Это был дзен в баскетболе.

Мы с Майклом были под кайфом и смотрели новости по телевизору. Там была какая-то церемония, и мэр Кливленда использовал ацетиленовый резак, чтобы перерезать провод или что-то в этом роде, отмечая торжественное открытие. Искры от резака отскакивали и поджигали волосы мэра. На заднем плане было слышно, как этот парень кричит: "Волосы мэра горят! Волосы мэра горят!" Мэр стоял, не обращая внимания на то, что его волосы трещат, охваченные пламенем. Мы с Майклом смеялись так сильно, что не могли дышать. И по сей день я просто говорю: "У мэра волосы горят!" и жду, что люди сочтут это смешным.

У моей сестры была подруга по имени Матия. Мы с ней провели некоторое время вместе, наверное, как парень и девушка, но я настолько увязла в своих переживаниях, что это казалось безнадежным.

Вместе с Казом и его девушкой Нэнси я отправился на летнее солнцестояние Кундалини в Аризону. Я решил, что должен попробовать Кундалини еще раз.

Каз играл на губной гармошке и был на несколько лет старше меня. Я знал его через Майкла Эйвери. Нэнси я знал чуть лучше, чем Каза. Она была подругой моей сестры.

По дороге мы заехали к родственникам Каза. Мы поужинали с тетей и дядей Каза, или кто они там, и я сидел молча, пока они вели вежливую беседу. В какой-то момент дядя Каза положил глаз на мои маларские брюки. Одну из женщин из бридж-клуба моей матери звали Энн Маларски. У нее был сын, служивший на флоте. Должно быть, он был крупным парнем, потому что талия и длина этих брюк были огромными. Сорок шесть дюймов в талии, сорок дюймов в длину. Моя талия в то время была, наверное, двадцать восемь дюймов, так что я в них плавал. Я закатал нижнюю часть штанин и обвязал их вокруг себя куском белой веревки, чтобы они не спадали. Большими черными буквами, написанными от руки, чуть выше задницы, было написано "MALARSKI". Поэтому их и называли "штаны Маларски". Я стеснялся того, что он пялится на мои штаны. Я стеснялся того, что он вообще признает мое существование. У меня было ощущение, что они считают меня язычником или, возможно, даже опасным в своей странности.

После ужина они сидели и выпивали, а дядя повернулся ко мне и сказал: "Итак, Джон, какова твоя история? Чем ты занимаешься?"

Я сказал - и это, наверное, самая неловкая фраза, которая когда-либо сходила с человеческих губ, - "Я занимаюсь йогой, которая подходит моему метаболизму".

По лицу каждого в унисон проплыла страдальческая и растерянная гримаса, после чего они, к счастью, не стали пытаться вовлечь меня в дальнейший разговор.

Мы ехали и ехали. Меня завораживали мертвые животные на шоссе в пустыне. Каждый раз, когда мы что-то видели, я спрашивал: "Что это было?"

Каз сказал: "Ты очень любишь DOR".

"Что такое ДОР?"

"Мертвец на дороге".

У нас был пустой двухгаллонный пластиковый контейнер для воды в багажнике. Я нервничал, когда ехал туда, потому что знал, что не буду носить тюрбан. Я знал, что все остальные будут носить их, но я не собирался этого делать. Я надел пластиковый контейнер на голову и снова и снова повторял, как будут завидовать эти йоги, когда увидят мой тюрбан. Я держала эту штуку на голове часами, потому что знала, что она раздражает Каза, а Нэнси находила это забавным.

Наконец мы добрались до места в пустыне, где проводился семинар по кундалини-йоге. В основе всего этого лежала одна из форм тантрической йоги. Мы все молчали семь дней и спали в палатках. Каждый должен был иметь партнера противоположного пола. Каз свел меня со своей прекрасной бывшей девушкой Вики Кенник, чтобы я мог выполнять упражнения вместе с ней. Думаю, Вики была там для того, чтобы заниматься с Казом, а меня он взял с собой в качестве замены, так как у него теперь была новая девушка.

Днем мы выстраивались в длинные ряды два на два, мужчины справа, а женщины слева от каждого ряда. В зале было около тысячи человек, так что ряды тянулись бесконечно. Утром мы по часу держали три разные позы, глядя в глаза партнеру.

Через очень короткое время, удерживая эти сложные позы йоги, я смотрел на прекрасное лицо Вики Кенник, а из ее носа вырывались оранжевые огни.

Три серии часовых поз утром и три серии после обеда. И каждый из тысячи или около того йогов хранил молчание. Единственным человеком, который говорил во время всего этого, был Йоги Бхаджан, который сидел на импровизированной сцене с микрофоном, давая указания и объясняя, что бобы и рис - это еда для эпохи Водолея.