The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Мы играли в Париже, и это было замечательно. Мы начали нашу открывающую композицию, "Incident on South Street", и после первых двух нот, вырвавшихся из органа Farfisa Эвана, толпа заревела в знак признания и одобрения. Красивые молодые женщины, стоявшие впереди, понимающе улыбались и кивали.

 

-

Во Франции, в Клермон-Ферране, отменили шоу. У нас был выходной в этой маленькой деревушке. Тур-менеджер и водитель, которые все это время вели себя как придурки, оставили нас с фургоном и уехали в свои родные города.

Когда они опоздали на три часа, мы угнали фургон и поехали через Альпы на наш следующий концерт в Лионе. Казалось безумно опасным, что Пикколо едет на большой скорости по извилистым горным дорогам. На каждом повороте центробежная сила прижимала мое лицо к окну. Когда фургон наклонялся над обрывом, я смотрел вниз на изрезанный пейзаж в миле или двух ниже.

Позже в рамках этого тура нам заказали игру в прекрасном казино в Довиле. Это был тот самый элегантный зал, в котором мы мечтали однажды сыграть.

Но что-то показалось очень странным.

Мы выглянули из-за кулис и увидели прямоугольник столов с белоснежными скатертями вокруг сцены. Множество пожилых людей в официальных нарядах вежливо ели.

"Какого черта?"

"Как мы будем играть для этих людей?"

"Я не знаю".

Мы попытались изменить то, что обычно делаем, и сыграть музыку, которая не испортит вечер этим людям. Мы сыграли медленный блюз. Затем мы вырезали диссонансные части в паре других вещей, чтобы не напугать их. Мы старались, мы действительно старались.

Но примерно через десять минут музыки, почти в унисон, все молча сложили перед собой салфетки, встали и вышли из зала.

Когда они ушли, мы сыграли наш обычный сет для себя в этой красиво украшенной пустой комнате.

Оказалось, что это был ужин в честь воссоединения группы пожилых ветеринаров и их жен. Его спонсировал старший брат Мейссонье, который отвечал за это мероприятие. Я не знаю, какие у них были отношения - думаю, не очень, - но брат Мартина, зная, что он занимается музыкой, должно быть, попросил его найти группу для этого мероприятия ветеринаров. Мартин, обладая чувством юмора и, как я подозреваю, недолюбливая своего брата, заказал нас - самое дикое и странное, что попалось ему под руку.

На последнем концерте того тура мы должны были играть в Берлинской филармонии. Это был современный, шикарный концертный зал, в котором мы выступали в рамках Берлинского джазового фестиваля. На улице, когда мы спешили на концерт, я встретил Стивена Тортона, который впоследствии стал неотъемлемой частью моей жизни.

Я был совершенно не в себе. Мы должны были проводить саундчек в девять утра, а играли в одиннадцать вечера. Так что я спал.

Тортон ждал у входа в зал, пытаясь попасть внутрь. Кажется, мы уже встречались в Ист-Виллидж, и он сказал: "Эй, Джон, не мог бы ты провести меня внутрь?" Я так и сделал.

 

-

В берлинских газетах писали, что мы должны быть смешными, поэтому всякий раз, когда в музыке происходило изменение или переход, зрители смеялись. Смех "я понял" претенциозного ценителя современного искусства.

Но они смеялись во многих местах, которые не были смешными. Поэтому я стал останавливать песни на середине и заставлять группу показывать на них пальцем и смеяться.

Толпы в больших городах Европы, кажется, воспринимают музыку более реально, но это была не та публика. Это были люди, которые покупают свою культуру на сезон и ходят на все мероприятия, потому что это их социальная жизнь. Они ничего не понимают, им все равно, но их одежда очень дорогая.

Поэтому мы смеялись над ними и показывали пальцем.

Возможно, я не слишком удачно распорядился своей карьерой.

Мы выступали в культурных центрах Европы, особенно в небольших городах Франции, Италии и Испании, где мы были частью культурной серии в модном театре города. Это событие, но самое странное, что первые два или три ряда заполнены большими шишками города, мэром и его женой, идиотским начальником культуры и всеми остальными, кто является самым буржуазным в этом городе. Им нет никакого дела до музыки, но эти люди в первых рядах имеют честь получить эти места, поэтому они сидят там с кислыми лицами, смотрят на свои животы, перебирают пальцами галстуки и ласкают свои украшения.

Единственное, что мне очень запомнилось в тот вечер в Берлине, - это то, что это был прямой эфир на телевидении, а в Берлине этот канал в то время прекращал вещание в полночь. Мы играем после полуночи перед толпой в пять тысяч человек, а вокруг нас собираются телевизионщики. Эван играет тихое, красивое соло, а этот парень тащит по сцене кабель.

"Что ты делаешь?"

"Телевизор закончен. Иди домой".

"Отлично, но мы все еще играем!"

Он пожимает плечами.

Иногда трудно сдержать насилие. Я защищаю Эвана и музыку со свирепостью матерого медведя.

 

-