The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

Гости, приезжавшие в Советский Союз по официальной линии, видели этот самый «принцип», и им не удавалось заметить, насколько он далек от реальной жизни. Официальным гостям в любой стране ее всегда показывают с самой выгодной стороны, но на Западе выгодный свет не отбрасывает столько тени, чтобы в ней могла спрятаться повседневная жизнь страны. В Москве можно жить совсем по-разному, но иностранные посетители не замечали, что живут «в принципе», потому что так было легче, потому что западные средства массовой информации слишком быстро отказались от образа СССР как некоей ужасной страны, населенной врагами и шпионами, и заменили ее картинкой СССР, где счастливо расцветают новые свободы. Люди с Запада приезжали сюда, чтобы почувствовать вкус этих свобод, но их глубокое самодовольство не позволяло им заметить, что страна, в которую они приехали, очень отличается от той, что они себе воображали.

Те, кто устраивал официальные и полуофициальные выставки, как правило, приглашали на открытие группы заинтересованных лиц с Запада. Такие мероприятия, организованные почти столь же торжественно, что и «Сотбис», проходили в таком же полузакрытом искусственном мирке. Британские выставки Фрэнсиса Бэкона и Гилберта и Джорджа помогал организовывать некий довольно напыщенный молодой человек, настолько занятый своим имиджем главного связного между Лондоном и Москвой, что и не замечал ничего вокруг. «Ситуация? Какая ситуация?» – спрашивал он, когда кто-нибудь пытался поговорить с ним о трудностях, с которыми приходится сталкиваться художникам в Москве. Как-то на приеме в честь одного из выставлявшихся в СССР художников к нему подошло некое важное советское официальное лицо и спросило, как ему понравились перемены, произошедшие в СССР. В ответ молодой человек улыбнулся и сказал таким тоном, как будто кто-то похвалил его галстук: «Гласность – это просто прелесть, правда? Кажется, всем она так нравится».

И в углу грянула цыганская музыка.

Нет, государство больше не пыталось скрыть убожество, в котором живут художники-авангардисты, скрыть, что материалы для работы по-прежнему недоступны для них, так как они не члены Союза, утаить, что они потеряли веру в советский образ жизни, но и не обрели веру в западный, что за год путешествий по разным странам они утратили свой способ самовыражения и что эти поездки имели не только положительные, но и вполне разрушительные последствия. Никто не пускался в длинные рассуждения по поводу того, устояла ли их внутренняя цельность перед лицом ряда компромиссов, страдали ли они от последствий этих компромиссов, никого не интересовало, имел ли связанный с Фурманным массовый психоз не только положительные, но и отрицательные стороны. Это был вопрос неподобающего сопоставления разных социальных категорий, которое люди из мира советского официоза не пытались откорректировать. Представители международного художественного мира на Западе принадлежат к верхнему слою среднего класса. Борющиеся за выживание западные художники не разъезжают по Парижам, Кёльнам, Нью-Йоркам, Лондонам и Миланам до тех пор, пока не добиваются благосклонного внимания этих столиц мирового искусства. Даже художники, противостоящие такой ситуации, в конце концов принимают ее со знаком «плюс» или «минус». А приняв, они вступают в отношения с миром богатых коллекционеров, серьезных дилеров с их вызывающим зависть образом жизни, небогатых, но очень умных критиков – с миром приемов, коктейлей, вернисажей и разговоров о высоком. Некоторые из людей, устраивающих все эти приемы, очень милые, другие – самовлюбленные и ужасно неприятные. Для того чтобы попасть в этот мир, нужно быть в правильной компании, нужно обладать уверенностью в себе и умением видеть цель.