The Man of Property — Собственник

"Miss June Forsyte-Mr. Jolyon Forsyte!…	— Мисс Джун Форсайт, мистер Джолион Форсайт!
Mr. Boswainey!…"	Мистер Босэнни!..
Swithin moved his arm, and said in a rumbling voice:	Суизин поднял руку и сказал раскатистым голосом:
"Dinner, now-dinner!"	— Ну, теперь обедать, обедать!
He took in Irene, on the ground that he had not entertained her since she was a bride.	Он подал руку Ирэн, заявив, что не сидел с ней рядом с тех пор, как она была невестой.
June was the portion of Bosinney, who was placed between Irene and his fiancee.	Джун повел Босини; его усадили между ней и Ирэн.
On the other side of June was James with Mrs. Nicholas, then old Jolyon with Mrs. James, Nicholas with Hatty Chessman, Soames with Mrs. Small, completing, the circle to Swithin again.	По другую сторону Джун сели Джемс и миссис Николас, дальше — старый Джолион с миссис Джемс. Николас и Хэтти Чесмен, Сомс и миссис Смолл, круг замыкал Суизин.
Family dinners of the Forsytes observe certain traditions.	Семейные обеды Форсайтов следуют определенным традициям.
There are, for instance, no hors d'oeuvre. The reason for this is unknown.	Так, например, на них не полагается подавать закуски Почему — неизвестно.
Theory among the younger members traces it to the disgraceful price of oysters; it is more probably due to a desire to come to the point, to a good practical sense deciding at once that hors d'oeuvre are but poor things.	Теория, существующая среди молодого поколения, объясняет эту традицию безбожной ценой на устрицы; но гораздо более вероятно, что запрет этот вызван желанием подойти сразу к сути дела и трезвостью взглядов, несовместимой с таким вздором, как закуски.
The Jameses alone, unable to withstand a custom almost universal in Park Lane, are now and then unfaithful.	Только семья Джемса не смогла противиться обычаю, установленному почти всюду на Парк-Лейн, и время от времени нарушала этот закон.
A silent, almost morose, inattention to each other succeeds to the subsidence into their seats, lasting till well into the first entree, but interspersed with remarks such as,	Безмолвное, чуть ли не угрюмое невнимание друг к другу начинает ощущаться вслед за тем, как все опускаются на свои места; оно длится до появления первого блюда, изредка прерываемое такого рода замечаниями:
"Tom's bad again; I can't tell what's the matter with him!"	"Том опять нездоров; не пойму, что с ним такое!"
"I suppose Ann doesn't come down in the mornings?"-"What's the name of your doctor, Fanny? Stubbs? He's a quack!"-"Winifred? She's got too many children. Four, isn't it? She's as thin as a lath!"-"What d'you give for this sherry, Swithin? Too dry for me!"	«Энн, вероятно, не выходит по утрам к завтраку?» — «Как фамилия твоего врача, Фэнни? Стабс? Он шарлатан!» — "Уинифрид? У нее слишком много детей. Четверо, кажется? Она худа как щепка!" — «Сколько ты платишь за херес, Суизин? По-моему, он слишком сухой».
With the second glass of champagne, a kind of hum makes itself heard, which, when divested of casual accessories and resolved into its primal element, is found to be James telling a story, and this goes on for a long time, encroaching sometimes even upon what must universally be recognised as the crowning point of a Forsyte feast-'the saddle of mutton.'	После второго бокала шампанского над столом поднимается жужжание, которое, если отмести от него случайные призвуки и восстановить его основную сущность, оказывается не чем иным, как голосом Джемса, рассказывающего какую-то историю. Жужжание долго не умолкает, а иногда даже захватывает ту часть обеда, которая должна быть единогласно признана самой торжественной минутой форсайтского пиршества и наступает с появлением «седла барашка».
No Forsyte has given a dinner without providing a saddle of mutton.	Ни один Форсайт не давал еще обеда без седла барашка.
There is something in its succulent solidity which makes it suitable to people 'of a certain position.'	В этом сочном, плотном блюде есть что-то такое, что делает его весьма подходящей едой для людей «с известным положением».
It is nourishing and tasty; the sort of thing a man remembers eating.	Оно питательно и вкусно; раз попробовав такое блюдо, его обычно не забывают.
It has a past and a future, like a deposit paid into a bank; and it is something that can be argued about.	У седла барашка есть прошлое и будущее, как у денежной суммы, положенной в банк; кроме того, о нем можно поспорить.
Each branch of the family tenaciously held to a particular locality-old Jolyon swearing by Dartmoor, James by Welsh, Swithin by Southdown, Nicholas maintaining that people might sneer, but there was nothing like New Zealand!	Каждая ветвь семьи восхваляла баранину только из одной определенной местности: старый Джолион превозносил Дартмур, Джемс — Уэлс, Суиэин Саусдаун, Николас утверждал, что люди могут говорить все что угодно, но лучше новозеландской ничего не найдешь.
As for Roger, the 'original' of the brothers, he had been obliged to invent a locality of his own, and with an ingenuity worthy of a man who had devised a new profession for his sons, he had discovered a shop where they sold German; on being remonstrated with, he had proved his point by producing a butcher's bill, which showed that he paid more than any of the others.	Что касается Роджера, самого большого «оригинала» среди братьев, то ему пришлось отыскать совсем особое место, и с изобретательностью, достойной человека, придумавшего новую профессию для своих сыновей, он раскопал лавку, где торговали бараниной, привезенной из Германии; в ответ на протестующие голоса Роджер вытащил счет и доказал, что он платит своему мяснику больше, чем все остальные.
It was on this occasion that old Jolyon, turning to June, had said in one of his bursts of philosophy:	По этому поводу старый Джолион, которому вдруг захотелось пофилософствовать, заметил, повернувшись к Джун:
"You may depend upon it, they're a cranky lot, the Forsytes-and you'll find it out, as you grow older!"	— Форсайты — большие чудаки, со временем ты сама в этом убедишься.
Timothy alone held apart, for though he ate saddle of mutton heartily, he was, he said, afraid of it.	Один Тимоти обычно не принимал участия в спорах; правда, он ел седло барашка с удовольствием, но, по его собственным словам, побаивался этого блюда.