Никакого движения не будет. Ни назад, ни вперед. Она зависла на маршруте «Желание-Кладбище-Елисейские поля»[1]. Отрекшись от Мечты, оставив ее, потеряв[2].
Любовь? Какая глупость – эта ваша любовь! Заставляющая снова верить, а после макающая мордой – в грязь и в боль. Тридцать пять лет тебе, девочка Стеша, а ты все рвешься с маршрута. У тебя профессия, женатый любовник, пентхаус и нежно лелеемая никтофобия. Ничего другого не вписывается.
Андрей позвонил еще спустя полчаса. Мужик сказал – мужик сделал. Она долго смеялась, потому что, ей-богу, это было очень весело: Отелло из Малича не получился. Шею не свернул ни ей, ни Олежке. Сцену ревности не устроил. Просто терпеливо ждет, пока она освободится. Своей очереди ждет. Он себя определил следующим.
Вполне ожидаемо она не взяла трубку и, отключив звук, отправилась в душ. Когда-то же ему надоест. Отправить его номер в ЧС она все еще не решалась, стержень внутри нее был слишком гибок, а ей самой не хватало смелости, но ей ее всегда не хватало, потому что она не умела рубить до конца, отрывая лишь по кускам – от самой себя отрывая. Зеленка не в счет, тогда уже все было... порвано. И не ею.
Кульчицкий все закончил единственной фразой, а она даже не подозревала, что ее уже списали.
«Стефань, вот про эту я тебе говорил, помнишь? Новенькая. Всучили, не знаю, что с ней делать. Дочка Акулова. Ее Лика зовут. Анжелика. Поднатаскай ребенка, а! Пусть на тебя посмотрит, а я на нее: будет толк, нет?»
Насмотрелся. Стеша – тоже. Полжизни – в топку.
Хорошенько вымывшись, натерев кожу жесткой мочалкой до красноты, она побросала несколько вещей для ночевки в небольшую сумку и вышла из квартиры. Пустой желудок, если не считать плескавшихся в нем кофе и коньяка, на удивление молчал, а она чувствовала себя достаточно трезвой – настолько, что и такси вызывать не стала, что, впрочем, позднее было ею расценено как полнейшая глупость. Но выволочек устраивать некому.
Марик – даже не понял, когда она ввалилась к нему в старую двушку на выселках, где много лет назад он поселился с Риткой и где теперь обитал вдвоем с Эдькой, потоптавшимся в прихожей, когда пришла тетка, и свалившим в свою окончательно экспроприированную в отсутствие Аськи спальню дальше резаться в компьютерные игры.
- Солянку будешь? – поинтересовался Марик с порога.
- Спать буду, - отозвалась Стефания, сбрасывая обувь.
Марк не допытывался. Не лез. Просто подобрал ее туфли и спрятал в обувной шкаф, когда она, напялив Риткины тапки, протопала на кухню – запить две таблетки цитрамона от головной боли. Одна ей уже не помогала. А впрочем, может быть, ей правда надо поесть.
На кухне творился погром, вполне терпимый для двух мужиков, большого и маленького, на одной территории. Но Стеша не реагировала. Она искала чистый стакан и отстраненно думала, что, когда очухается, попробует прибраться. Потом вспомнила еще одно, важное. Открыла чат с Андреем и неспешно, словно растягивая эту пытку, набила сообщение: «Не обрывай телефон. Надо будет – позвоню».
И следом стерла его, потому что знала себя: отправив – станет ждать, что он ответит. Это малодушие – ждать. Малодушие – давать себе шанс. Выход всего один.
И потому она действительно отправилась спать в комнату Марика. Спать надо хотя бы немного, иначе скоро она точно сойдет с ума. А ведь говорят, что Бланш Дюбуа довела до безумия Вивьен Ли. Чем Стефания Адамова хуже, а?
[1] Маршрут трамвая в пьесе Теннеси Уильямса «Трамвай «Желание».
[2] Отсылка к тому, что героиня пьесы «Трамвай «Желание», Бланш, вынуждена была продать фамильное поместье «Belle Reve» («Прекрасная мечта») в счет погашения долгов.
Если бы в морском бризе можно было потеряться
Если бы в морском бризе можно было потеряться, то Стефания определенно выбрала бы из всех ветров именно его. Он легко касался ее смугловатой кожи и, если уж не остужал, то казался ласковым и безопасным. Он касался ее волос, но не трепал уложенную крупными локонами волосок к волоску прическу. Подхватывал подол шелкового платья-комбинации винного оттенка и облепливал им ее стройные ноги, а она, ступая на высоких каблуках нюдовых брендовых туфель под руку с Олегом, выглядела так, что мужики вокруг сворачивали шеи, а Панкратов, определенно, гордился: такая женщина – его. Потому что, черт возьми, ему нравилось показывать ее окружающим как дорогую коллекционную куклу, аналогов которой в природе не существует. И пусть остальные исходят слюной, да хоть подавятся ею, а она – с ним. Часы, проведенные в салоне, были потрачены не зря, равно как и хренова туча денег с кредитной карточки. Той самой, которая на шпильки – Олег не экономил на ней никогда, с самого первого дня, как у них закрутилось.