The Мечты. Бес и ребро

- Роман Романыч, - жизнерадостно выдал тот, не обращая ни малейшего внимания на Стешино состояние, - на ловца, как говорится… Ты-то мне и нужен!

- Да я всем нужен, Олег! – не менее его обрадовался тот самый Роман Романович и повернулся к своей спутнице, ласково коснувшись ее руки. – Жень, ты помнишь Олега Панкратова?

Та кивнула в ответ и нацепила на лицо соответствующую случаю улыбку.

- Слушай, дружище! – оставаясь на своей волне, пер буром Панкратов. – Что там твоя яхта? Жива-здорова?

- А чего ей сделается? Пришвартована в Ницце, ждет свое семейство. Между прочим, мог бы и поздравить, - подмигнул Роман, а Стеша, как завороженная, не отрывала взгляда от его ладони, которой он продолжал дотрагиваться до пальчиков этой... Жени.

- Одолжи! – пропустил Олег намеки мимо собственных ушей и насколько мог проникновенно добавил: - Очень надо!

«А хочешь на яхте с тобой уплывем?» - проскрежетало в тяжелой, нетрезвой, перепуганной Стешиной голове, прям в серединке, между висков, и она медленно перевела взгляд на своего банкира.

О том, что Панкратов – заядлый морской волк и любит в открытом море рассекать на всех доступных плавучих средствах, не знал разве что ленивый. Стефания вот знала. И про яхту знала. Зафига ему яхта этого... как его... Что-то смутное вспыхивало, но она никак не могла вспомнить, что именно.

- А свою куда подевал? – не меньше Стехи удивился Роман. – Ты ж только в прошлом году своей красавицей хвастался.

- В ремонте зависла, - развел руками Панкратов. – Эти идиоты завтраками кормят, а сами хрен шевелятся.

- Тебе срочно, что ли? 

- Да вот… - банкир покосился на Стефанию и крякнул. – Да… Надо… Дашь?

- А я – не ты, - рассмеялся Роман. – Я с кредитом не морозился. Пользуйся.

Моджеевский!

Роман Романович Моджеевский. Сентябрь прошлого года. Айя-Напа. Сорок пять – Рома ягодка опять. Это там он что-то в шутку рассказывал о том, как Панкратов не дал ему кредит. И это туда ее впервые приволок Олег вместо родной жены. Она не хотела идти, но пошла. Зря пошла, потому что именно тогда он стал показывать ее на всех подряд вечеринках, будто бы ей доказывая серьезность их отношений, а она, как дура, подыгрывала ему: разводись, разводись.

Моджеевский! Хозяин города. Так ей тогда поясняли. И выходит, что Андрей спит с его... кем? Женой? А ребенок в коляске? Чей ребенок, а? Андрея или этого? «Мог бы и поздравить» - это с чем? С пополнением в семействе, которого дожидаются на яхте?

У Стефании постепенно взрывался мозг. И она уже даже перестала следить за мимикой во все глаза таращась на эту... Женю.

- Только смотри... до сентября управишься? – продолжал вещать Роман. – Я еще не знаю, как получится с отпуском, но мы хотели немного поплавать, если врачи разрешат дочке перелет.

- Управлюсь, - заверил Панкратов и подмигнул. – Я туда-обратно. Лето… пора отпусков.

- Ну бога ради. Я тогда свяжусь со своими, узнаю, что и как. Сообщу, - Моджеевский, улыбнувшись, замолчал, а потом скользнул равнодушным взглядом по Стефании и не к месту спросил: - Как Уля? Вы решили, где ее учить?

И получил незаметный для окружающих хук по корпусу. С той стороны, где рядом с ним стояла Женя.

Панкратов же в это самое время, пока Моджеевский тоже украдкой, переводил дыхание, ударился в рассудифилис:

- Дети хороши, пока в коляске дрыхнут. Потом они вызывают только одно желание – придушить.

- И это тебе еще повезло, Олеж, что она у тебя одна, - проворковала Стефания, уверенная в том, что еще немного, и она просто не выдержит этого всего. – Ой, смотри, там Ариша Родыгина!  Я отойду, хорошо? Нет, нет, вы общайтесь! Хорошего вечера!

И с этими словами Стеша оторвалась от переставшего удерживать ее Панкратова и рванула сначала к танцполу, в суеверном ужасе глядя на расцвеченные ярким освещением лица людей, сейчас напоминающие ей живые двигающиеся маски с пустыми глазницами. В голове шумело, земля под ногами шаталась в такт музыке. Кто-то обхватил ее сзади за талию, и сквозь шелк эти руки ощущались слишком интимно.

«Потанцуем?»

Нет.

Она что-то ответила, и ее отпустили.

Она раздобыла еще один коктейль, непривычно холодивший язык и приятно согревающий изнутри.

Она нашла себя сидящей на шезлонге у моря. Туфли валялись в стороне, а набегающие волны облизывали босые ступни. Она делала маленькие глотки и дышала свежим воздухом, и если бы можно было сказать, что шум клуба остался далеко, то, наверное, чувствовала бы себя вполне сносно после стольких впечатлений за вечер. Но со сносностью возникали большие трудности.

Она саму себя не выносила – где уж ей вынести грохот музыки.

Она как будто бы снова оказалась в том вечере, когда ее макнули в грязь, из которой она так и не выбралась.

Парадокс. Она настолько не хотела быть той, которой изменяют, и так стремилась быть той, с которой, что и сама не поняла, как перехитрила себя. Под этим платьем, под этим слоем профессионального макияжа, внутри этой кожи – немолодая женщина, которая давно уже живет не свою жизнь. Поднатаскай ребенка. Поднатаскала.