The Мечты. Бес и ребро

Та же в свою очередь после последней истерики, окончившейся славноизвестной попойкой у Марка, наоборот будто бы замерла, не подпуская к себе ничего, что могло бы вызвать эмоции. Она все ждала, когда фитилек, горящий внутри нее, погаснет, и тогда можно будет не боятся поднять голову и посмотреть вокруг. Мало что трогало ее и мало что задевало. Даже когда она наконец связалась с Олегом, чтобы все ему объяснить и окончательно порвать с ним, чувствовала себя настолько спокойной, что это даже пугало.

Панкратов прикатился во двор Гунинского особняка на своей шикарной тачке с водителем и заперся к ним с Ритой в квартиру. Требовал, чтобы вернулась, уговаривал подумать, клялся, что с женой почти разошелся и что у него есть план, и ей надо просто довериться ему. Глупый! Он всерьез был уверен, что Стефания устроила это все ради его развода! А она, будто бы глядя на себя со стороны, отбивалась и отбивалась, пока не вернула ему кредитку, затесавшуюся к ней в сумку, когда она улепетывала. И ведь ее не трогало. Ничего не трогало.

Когда Олег в новом витке уговоров наконец сообразил, что она не вернется, психанул и рванул на выход, Стешка лишь засеменила за ним, чтобы попросить напоследок:

- Я заберу вещи из квартиры. Это все, что мне нужно.

- Ключ оставишь консьержу, - махнул рукой Панкратов и обвел взглядом прихожую: – Если в этой конуре тебе больше нравится, то я не могу тебе запретить творить что хочешь. Только не удивляйся, если завтра в театре начнутся проблемы, ок? Там же на твои роли претенденток хватает.

- Делай как знаешь, - устало пожала плечами Адамова, настойчиво думая о том, почему же ее не трогает – ну кончено и кончено. Как будто не было ничего. А ведь они больше года вместе... только она смотрит на него теперь скорее с некоторой досадой – все-таки не совсем чужой, а зачем-то мается.

- Пожалеешь ведь, дура!

Но если Стеша о чем и жалела, то это о том, что вообще приехала в этот дурацкий городишко. Море ей так и не довелось полюбить. Она с ним даже не подружилась.

Зато по вечерам, когда солнце уже не так сильно палило, они с Ритой выбирались из своего убежища, брали ее машину с другой стороны дома, не видной Маличу, который на ту часть двора не забредал, и отправлялись кататься по побережью, забираясь с каждым разом все дальше.

В то время как Андрей, вернувшись на Молодежную, снова загонял японца в стойло и отправлялся проведывать Женю и Лизу – визиты сейчас наносились исправно, каждый вечер с той настойчивостью, что даже дочь задавалась вопросом, что же его постоянно приносит. Но разве объяснишь ребенку, что эдак, проведя положенное время с родными и наулюлюкавшись вдоволь с Лизой, что хотя бы немного его отвлекало и частично унимало накопившееся раздражение, он будто бы разрешал самому себе свернуть к Стешиной секции и снова высматривать – не появился ли ее Мини Купер в паркинге. Не загорелись ли окна на ее последнем тринадцатом этаже. Не стучит ли она своими каблуками по асфальту, приближаясь к подъезду.

И, ничего этого не обнаружив, снова сердился и набирал ее номер, точно зная, что она добавила его в черный список и даже не в курсе, что он звонит.

Среди всех этих эмпиреев и высоких сентенций, если вспомнить о нашей геометрической концепции, еще оставалась площадь сложной фигуры, в смысле все, что расположено внутри сторон. И как раз на этой самой площади обитали жители замечательного дома номер семь по улице Молодежной, стремившиеся постигнуть непостижимое, суя свой нос куда не просят и отчаянно наблюдая... нет, не за Андреем Маличем. Он – свой, привычный, и потому мало кому интересен. А вот новенькие соседки очень даже интересовали общественность – и тем сильнее, чем меньше шли на контакт с окружающими. И если уж их глазами увидеть все многообразие красок картины жизни, то выводы напрашиваются сами собой.

Это был обычный субботний вечер по прошествии недели пребывания Стефании Адамовой в замечательном Гунинском особняке, в котором, сама того не зная, она уже успела обзавестись недоброжелателями.

Антонина Васильевна Пищик подкармливала котят дуры Марты в так называемом кошачьем приюте «Усатый-полосатый» – а по факту в собственном втором сарае, где теперь обитало зверьё, и неодобрительно глядела на спустившуюся с крыльца принарядившуюся и прихорошившуюся (на свидание с бывшим мужем) Ритку, топавшую со двора к калитке.

- Тьфу ты! Непутевая! – пробурчала под нос Антонина Васильевна, глядя вслед новой соседке и тяжело вздохнула, чувствуя себя глубоко оскорбленной необходимостью делить двор со столь презренной особой. В том, что особа была достойна всяческого порицания, у госпожи Пищик сомнений не было никаких.