The Мечты. Минор для мажора

- Твой сарказм не уместен! Я прекрасно помню, до чего эта девчонка тебя довела десять лет назад. Ты чуть не умер из-за нее! Если бы она не вертела хвостом, ты не устроил бы шоу с аппендиксом. А потом не прогуливал бы экзамены, не пропустил бы целый год! Она чуть не сломала тебе жизнь, Богдан! А эти ее попытки с тобой связаться? Когда почувствовала, что ты соскочил с крючка, так сразу и активизировалась. Разумеется, ее сестра прекрасно устроилась, и ей тоже хотелось. С кем попало они не встречаются, им только обеспеченных мужчин подавай. Дима же, кажется, тоже не последний человек на телевидении, да? Значит, ее мечта сбылась, так какого черта она все еще крутится вокруг тебя?

- Объясни мне одну вещь. Ты бедствуешь? Тебе не хватает денег? О чем ты так настойчиво переживаешь?

- Мне всего хватает, и в отличие от ваших с отцом баб, я своего положения добилась сама. А переживаю я за тебя, что ты позволишь себя одурачить. Уже позволяешь. Что она наплела тебе про меня? Какую чушь влила в твои уши?

- Тебе вовсе не стоит переживать, - проговорил Богдан. Ни его голос, ни его лицо не отражали никаких эмоций. – Я давно перестал считать тебя родным человеком, хотя ты и продолжаешь изображать, что все нормально. И не делаешь никаких выводов из собственных ошибок.

- Да каких ошибок, Богдан? Что она наговорила?

- А ты ей что наговорила?

Нина Петровна раскрыла было рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его, потому что отвечать ему, вот такому, не представляла как. И что. Разговаривать с ним было труднее, чем с его отцом. Возможно, потому что у Романа в личном всегда вся душа лезет наружу, а он сам – это то, что на поверхности. А Богдан... научился с собой справляться, и она совсем не понимала, делает своими словами лучше или хуже. Выигрывает или нет.

Подумав несколько секунд, дав себе это время, она все же рискнула.

- Я сказала ей правду, Богдан. Сказала, что ей следует взвесить, имеет ли она право встать между мной и тобой. Как видишь, не так уж сильно эта девчонка тебя любила. Пустышка. А я всегда видела таких, как она, насквозь.

- Ты ослепла, но отказываешься это принять. Ты потеряла отца, потеряла меня. И очень рискуешь потерять Таню. Если ты хочешь сохранить хотя бы видимость отношений с ней – не лезь в ее жизнь и оставь их с Реджепом в покое, - твердо сказал он и поднялся. – На этом мы и закончим наш с тобой разговор. Провожать не буду.

И больше не глядя на мать, Богдан вышел из комнаты.

Немногим позже он услышал, как закрылась входная дверь. Был наверху, в мансарде, которую когда-то триста лет назад отец приспособил под его комнату. Ею она оставалась до сих пор. Там он доставал чистое полотенце из шкафа, раздевался, шел в душ.

Думал о том, что самый сильный соблазн – влезть в отчеты СБ. Наверняка Савелий прислал информацию о том, в какой гостинице остановилась в своем Париже его Юлька. Но все же держался. Уже который день держался, как бы это ни было тяжело. Женя просила пока что ее не трогать. «Она не от тебя, она за собой». И это оставалось только принять, во всяком случае, прямо сейчас. И потому по вечерам, после работы, он приезжал в дом к отцу, несмотря на то, что тот был слишком занят в эти дни своим стадионом и укатил в очередную поездку, связанную со строительством. На сей раз с Аязом Четинкаей, участвовавшим в проекте. А Женя оставалась на месте. И Лиза. И Андрей. Мальчик был потешный и добрый. Прекрасно чувствовал себя среди присутствующих людей и ел все, что дают, не особенно перебирая харчами. А любые попытки в чем-то помочь пресекал смешным детским басом: «Я сам!»

Наверное, потому Богдан и ездил. Наблюдал за ним. Узнавал. Примерял к себе, прислушивался. И принимал: справится. И более того: нравится. Ему действительно нравится этот забавный мальчуган с небесно-голубым взглядом очень серьезных глаз, которые порой вспыхивают самым задорным на свете весельем.

У Юльки взгляд был другой. Он помнил ее с другими глазами – от шампанского на их дне плясали чертята. А может быть, и не от шампанского, может быть, тому виной лишь фонарики, которыми был украшен пляж. Ветер в лицо заставлял ее жмуриться, и оттого улыбка выходила немного чужой, незнакомой, но так гармонично сочеталась с отчаянной бравадой в голосе, когда она говорила. Говорила долго и будто бы шутя. Три с лишним года назад. На свадьбе его отца и ее сестры.

... ничего не попишешь – родня

***

Поездка подзатянулась. Он планировал уложиться в два дня, но что-то пошло не так, начиная с последней, но главной встречи, которую пришлось перенести с обеда на ужин, что помешало намерению вернуться домой без лишней ночевки, заканчивая Аязом-эфенди, у которого, помимо их общего проекта, были еще свои дела в столице. И без Романа Моджеевского их решить было невозможно. Аяз вообще повадился активно пользоваться связями своего заморского родственника, напоминая того зверя из сказки, который сначала хвостик погреться засунул, потом лапку, потом со всеми своими турецкими яйцами в избушку ввалился. Но ничего не попишешь – родня.