The Мечты. Минор для мажора

- Привет, дочь, - жизнерадостно отозвалась трубка голосом Малича-старшего. – Какими судьбами в такую рань?

Ей бы хоть каплю его жизнерадостности. Но, наверное, чтобы позволить себе такое, нужно прожить жизнь правильно. А у нее именно это уже и не получилось. Потому, придав голосу бодрости, насколько позволяли силы, она проговорила:

- Ты все равно не спишь. Уже был на море или бросил?

- Не бросил. Зачем бросать хорошее дело?

- Ну хорошее – точно незачем, - сдулась Юлька. – Мне нужна твоя помощь.

- Что-то стряслось? – вмиг став серьезным, спросил отец.

- Не то чтобы... но мне нужно где-то пожить. Помнишь, Женина подружка в нашем доме квартиру сдавала. Она сейчас занята?

- Ничего себе! – «восхитился» Андрей Никитич. – Ну-ка выкладывай.

Ну что, Малич?

Давай.

Вариантов же все равно нет.

Решила ведь.

- На развод я еще не подавала. Это сложно, мне надо поговорить с Димой, а он в командировке. И, наверное, надолго. Но ты меня верно понял.

- И это все? – настаивал отец. – Вот просто так на ровном месте?

- Нет. Не на ровном, - Юлька помолчала и решила объяснить: - Если ты переживаешь, что он что-то мне сделал, то это не так. Просто я... я больше не могу, папа. Не люблю.

Андрей Никитич помолчал, явно укладывая в голове услышанное.

- Юль, - проговорил он мягко. – Ты знаешь мое отношение к твоему Диме. Но ты уверена? Ты хорошо подумала? Я всегда тебя поддержу. Но я совсем не хочу, чтобы однажды ты решила, что твой сегодняшний поступок – ошибка. Будет только хуже.

Уверена ли она?

Там, в лесном домике, она не думала совсем. Но ни о чем другом не могла думать с тех пор, как вернулась оттуда. Она даже физически не смогла бы больше подпустить к себе Ярославцева. Столько лет знакомого Ярославцева, которого давно считала родным человеком. А выходит, всего родства – наличие общего сына. Потому что он уехал – а ей наплевать. Только от себя тошно. Все слишком закономерно, на случай больше не спишешь.

- Да некуда хуже, па... с самого начала ошибка. Все, за исключением Андрея, - наконец сказала она. – Но жить с его отцом я не смогу. Я... не знаю, как мне выбраться из этого, кроме как собрав вещи на выход.

- Хорошо, - ответил отец. – Я сейчас приеду, заберу вас. А Светкина квартира пустует, так что устроим тебя. Проведем вечером семейный субботник.

- Это точно удобно? Я могу собраться, а ты приедешь когда сможешь. Частично я и сама перевезу, не так уж много у нас вещей накопилось после возвращения. И это... я квартиру буду оплачивать сама. У меня с деньгами все нормально.

- Юлька! Если ты думаешь, что я не в курсе твоего горного приключения, то ты ошибаешься. Поэтому я приеду. Со всем остальным разберемся в процессе.

Ну, спасибо, Моджеевский. Удружил.

Жеке – спасибо тоже.

Мысленно погрозив обоим кулаком и успев изумиться тому, как они эдак в ее голове стали по одну линию фронта, хотя еще пару дней назад были в противоборствующих лагерях, она принялась сглаживать. Как младшая на протяжении многих лет – сглаживать Юлька умела.

- Да я же не говорю тебе не приезжать. Просто это... завтракай там спокойно или что еще... Даже в мастерскую можешь сгонять, если надо. Пока я на первое время соберусь. А с ногой все нормально. Ушиб, не больше. Не переживай, тебе же наверняка Жека сказала, что жить буду.

- Если бы было не нормально, я был бы у тебя еще вчера, - сообщил очевидное Малич-старший. – В общем, скоро приеду.

Папина забота об их с сестрой здоровье всегда носила с виду сдержанный, но в действительности очень обстоятельный характер. Лекарств в доме не держали и на обследования ежегодные никто никого не гонял, но зоркий папин глаз моментально оценивал ссадины на предмет немедленной необходимости посещения травматолога, а всеслышащее папино ухо – в секунду различало любую степень заложенности носа. Да и дисциплина со временем выработалась сама – если были симптомы, их никто не игнорировал. В конце концов, это Андрей Никитич Женьку возил в женскую консультацию всю ее беременность, а после тяжелых Юлькиных родов – помогал столько, сколько никто не помогал. Эта забота была во многом следствием того, что когда-то давно случилось с мамой, но и проявлением самой настоящей, сильной, чистой любви. И при этом выглядела просто потрясающе трогательно. Сейчас, когда ей почти двадцать восемь, Юля очень хорошо это видела, а ведь ребенком сердилась. Да что там – еще с десяток лет назад сердилась. До того момента, пока не появился Царевич, а папа... папа был рядом. Еще и со Стешей. Не Дима, вечно пропадавший на работе. А папа.