The Мечты. Весна по соседству (СИ)

И стоял на месте, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. На что бы он ни рассчитывал, день рождения Женя предпочла праздновать где-то в другом месте.

Из всех звуков – только его дыхание.

Облом, Моджеевский.

Роман невесело хмыкнул. Поставил пакет с украшениями на тумбу в углу. И подумал, что цветы бы тоже надо... в воду. Прежде чем уйдет. Жека, наверное, и так догадается, что он приходил.

Как был, не раздеваясь, он двинулся в сторону кухни. Оставит букет в мойке и дело с концом. Зашибись флористическая композиция. Придет – оценит.

Он неторопливо шел коридором, включая свет по пути своего следования, и, снедаемый все той же неосознанной тревогой, думал. Думал, что раз не судьба, то, может, и к черту. Однажды уже гонялся за прошлым, путая его с настоящим. Три года. Возможно, сейчас та же история, а он и не понимает этого в силу того, что все еще не научился легко расставаться с неисполненными желаниями. Сегодня его самым большим желанием была Женя Малич. Сегодня, вчера, неделю назад. И будет завтра.

А может, остаться? Дождаться? Ему ведь хочется – остаться и дождаться! И хочется найти повод простить ее.

Роман очутился на кухне, на которой не был несколько месяцев, и здесь тоже время словно застыло, тревожа его. Несколько шагов до раковины. Кран. Вода комнатной температуры. Неожиданное понимание того, что самого мучит нестерпимая жажда. Рука, протянутая за стаканом туда, где их держала Лена Михална, и вдруг Ромка, делая вдох, скорее принял, чем до конца уловил: здесь никого нет. В смысле – здесь давно никого нет. Здесь уже очень давно никого нет. Идеально расставленная чистая посуда со слоем пыли на стенках, ни единого предмета ни на одной поверхности. Ни тебе забытой в мойке тарелки, ни брошенной на столе ложки, ни кастрюльки на плите. Ничего. Порядок, какой оставляют там, откуда ушли.

Жениной смешной заварной кружки с большущим котом на крышке, которую она принесла из родительского дома, – тоже не видно. Нигде. Роман открыл и закрыл несколько шкафов, разыскивая эту самую кружку, когда букет уже валялся под струей воды. Не нашел. Лишь убедился, что все остальное расставлено с такой педантичностью, с которой даже Лена Михална никогда не подходила к вопросу состояния вверенного ей помещения.

- Черт! – выдохнул Ромка.

И заметался по комнатам, включая свет в каждой и приходя все в больший ужас. Везде то же самое. Все то же самое. Пустая, безликая, лишенная личных вещей квартира, стерильность которой нарушалась лишь слоем пыли на давно не протиравшихся поверхностях. Очень давно. Ничего Жениного. Ни его, ни Жениного. Вообще ничего. Как будто и не жили они тут. Как будто она здесь не живет.

Роман рванул к ним в спальню, где нашел только заправленную кровать и приоткрытую дверь в гардеробную. Единственное, что было не в порядке, – эта незакрытая дверь, тогда как все остальные аккуратно притворены. Там, внутри, та же стерильность, свидетельствующая об отсутствии жизни – только пустые полки и вешалки, на которых раньше была Женина одежда, кроме нескольких, но много времени не потребовалось, чтобы понять – это то, что дарил ей он, а не привезенное ею из особняка на Молодежной.

Моджеевский провел ладонью по тканям – разного цвета и разной фактуры, но объединенным их неподъемной для университетской бухгалтерши ценой. Точно вспомнил: этот костюм и блузки они привезли из Италии, это платье – куплено здесь, а вот тот шарф он приволок из Мюнхена. Хороший шарф из натурального шелка небесного цвета с акварельным изображением какого-то баварского пейзажа. Она любила такие надевать по утрам летними днями, когда собиралась на работу.

Все эти вещи Женя оставила. Необъяснимо. Или как раз ожидаемо?

Роман развернулся и вышел прочь. Шторы в спальне – плотно зашторены и почти не пропускали света с улицы, а ему вдруг подумалось, что на Новый год окна были такими темными не потому, что Женя встречает его не дома, а потому что Женя здесь... ну по крайней мере, не живет.

Он подошел к балкону. Пустил морозного воздуха в помещение. Вместе с ним в комнату ворвались злые и колючие снежинки. Роман втянул носом запах зимы, пришедшей в приморский городок, и посмотрел прямо перед собой. Туда, где располагался Женин третий этаж в доме напротив. Ее окна. Ее балкон. И, должно быть, ее жизнь.

В груди запекло, хотелось растереть ту ладонью и унять это жжение. Произошло нечто чудовищное – а он и не понял. Или он сам совершил нечто чудовищное?

Скорее интуитивно, чем в желании продолжать поиски, Роман повернулся назад, к кровати. Потом уже почти не удивлялся.