The Мечты

Помощь когда-то родному человеку, который, пусть теперь и ушел для Романа в прошлое, но попал в беду и нуждается в нем, – это правильно. Он всерьез так считал, припарковываясь под платаном во дворе высотного дома, где в квартире, доставшейся ей от родителей, жила и воспитывала его детей женщина, все еще носившая его фамилию. И потом, поднимаясь в лифте, он думал о том же, и никак не мог понять, почему так мерзко скребет где-то под солнечным сплетением. Жизнь не должна вызывать изжоги, если жить ее так, как считаешь верным.

Стоять в день рождения спустя три года после развода на пороге Нины и вжимать кнопку звонка, ожидая, что откроет Танюшка, – это, разумеется, что-то из области фантастики. Но поступить иначе – как?

Расчеты Моджеевского оказались неверны. Когда дверь отворилась, то пред его ясны очи предстала его собственная бывшая жена в кружевном пеньюаре черного цвета. Вполне вероятно, что от известного французского или итальянского бренда. Этот самый предмет одежды, призванный, как известно, не скрывать, а подчеркивать, не оставлял никаких тайн по части являемых Роману прелестей во всей их красе.

Он стоял и смотрел на нее в течение нескольких бесконечно долгих секунд, пока на лице его медленно отражалось постепенное осознание происходящего. Вот разгладившийся от удивления лоб пересекла глубокая поперечная морщина, уходившая стрелкой меж нахмуренных бровей. Вот уголки губ поползли вниз. А вот – вспыхнувшее в глазах замешательство медленно сменяется пониманием пополам с разочарованием и, кажется, злостью.

Роман сжал челюсти и втолкнул Нину в квартиру, вошел следом и захлопнул дверь, после чего выпалил:

- Сдурела?!

- С чего такие выводы? – кокетливо поинтересовалась Нина.

- Может, сама догадаешься? – рявкнул он. – Что это все значит?

- Только не говори, что тебе не нравится, - она приблизилась к нему, и его обдало облако ее духов.

Эти духи он хорошо помнил. Так, будто бы еще только вчера имел право прижимать ее к себе как любимую женщину и вдыхать родной и дразнящий запах, очень южный и жаркий, так подходивший ей. Наверное, именно это и сбило его с толку сейчас. Потому он стоял напротив и смотрел, не в силах оторваться.

- Ты соображаешь вообще? – медленно проговорил Моджеевский, чтобы не молчать, потому что молчанием его все сильнее затягивало в морок.

Привстав на цыпочки, Нина приблизила свое лицо к лицу Романа и выдохнула ему в губы:

- Ну перестань. Я же помню, какие подарки ты предпочитал.

- И с чего такая милость... на мою голову?

- Я поняла, что люблю тебя и ужасно скучаю, - уткнувшись лбом в его грудь, говорила Нина. – По тебе скучаю… по нам…

Три года он мечтал об этих словах.

Три года он мечтал об этой минуте.

Три года он ждал, что однажды она впустит его к себе.

И вот впустила. И ее бесконечно милый голос, бесконечно желанные слова, бесконечная нежность в касаниях заставили его медленно поднять руки и опустить их ей на плечи. По-другому он не мог.

А она могла. Три года держать его за порогом.

- Нинка, - дрогнув, проговорил Роман, - ты нахрена наврала, а? Ты же знала, что я... что я буду занят.

- Занятым бывают на работе, - хохотнула бывшая и, взяв его ладонь, потянула за собой. – Идем в комнату, чего на пороге стоять.

И он даже сделал шаг следом за ней – устоять на месте под таким напором было сложно. Под таким напором, обнаруженным именно сейчас. Ни днем, ни месяцем, ни годом раньше, а именно сейчас.

Когда он, черт возьми, был занят!

Роман остановился, как вкопанный, и мотнул головой, чтобы понять, что происходит на самом деле. Хоть немного подумать.

- Перестань, - глухо выдохнул он и отнял у нее пальцы. – Ты наврала, чтобы я притащился сюда? Спасать тебя, да? Я же всегда так и делаю. Бросаю все и мчусь?

- Не передергивай.

- Я называю вещи своими именами. Кем ты меня считаешь?

- Мужчиной, которого я люблю, - она снова прижалась к Роману, не давая ему свободного пространства. – У меня, между прочим, никого не было кроме тебя. Никогда.

- И чего ты хочешь от меня?

- Тебя!

- Прямо сейчас?

- Да, прямо сейчас! – Нина посмотрела ему в глаза и хрипло договорила: - И не ври, что ты не хочешь!

Роман сглотнул. Она никогда, никогда в жизни не была с ним так откровенна. А он впервые сознавал, что не представляет, как потом будет жить, если сейчас совершит ошибку. Снова.

- Я тебе никогда не вру, Нина, - ответил Роман. – Больше не вру. Хочу. Но этого не будет, и ты сама это знаешь.

Она вмиг сделалась другой. Такой, какой была все эти три года, не подпуская его не только к себе, но и не особенно – к детям.

- То есть на меня и на нашу семью – наплевать было можно, а теперь ты заделался праведником? – выкрикнула Нина. – Да пошел ты, Мождеевский, вместе со своей примитивной моралью!

И с этими словами она влепила ему звонкую пощечину. А он так и остался стоять над ней и глядеть на нее, в этом кружевном пеньюаре, которым она не менее примитивно намеревалась вернуть его себе.