The Мечты

И она с силой ударила его обеими руками по плечам. Он отступил на шаг от неожиданности и ошарашенно взглянул на нее, понимая, что ее захлестнули эмоции и она даже не пытается их скрывать. Впервые. Впервые с тех пор, как они познакомились.

Несколько секунд он стоял, глядя на нее, а потом заорал так, что задребезжало зеркало и хотелось закрыть уши:

- Да никуда я тебя не пущу, ясно?!  Ты – моя жена и это не обсуждается!

- Запрешь?

- Запру! Пока не одумаешься! Потому что сейчас ты порешь горячку!

- Ну попробуй, - она пожала плечами, склонилась над сумкой и дернула замок.

- Да твою ж мать! Хватит! – выпалил Моджеевский и выдернул сумку у нее из рук, зашвырнув ту в угол. – Ты сегодня остаешься! Хотя бы на ночь! А утром подумаем.

- А я уже подумала!

- Я тебя люблю! Сколько раз мне тебе повторить, чтобы ты услышала? Я! Тебя! Люблю!

- Как мило! – зло рассмеялась Женя. – Меня любишь, к жене бегаешь. А ей то же самое говоришь?

Продолжением ее сердитого смеха стал громкий звук опалившей его кожу пощечины. Он на мгновение схватился за щеку, ошалело глядя на нее, впечатленный не столько фактом уже второй оплеухи, полученной в собственный день рождения, сколько выражением Жениного лица.

Злого, обиженного, несчастного.

Не-равно-душного.

И в этот момент отпустил себя так же резко, как резко отпустило напряжение, владевшее им все последние недели от одной мысли, что ей на него плевать.

Вот она. Ей не плевать. Ей наконец-то не плевать.

Его шатнуло к Жене, и он сам не понял, как так вышло, что она снова оказалась в его руках, прижатая к груди. А он... он наконец-то нашел ее губы и целовал их, пытаясь заставить ее целовать его в ответ.

Впрочем, особенно и не требовалось. Своим порывом он окончательно лишил ее сил в намерении уйти. Неужели же ей могло взбрести в голову уйти от него – такого родного? Как так сложилось, что она даже не понимала, насколько он стал ей дорог и близок?

Словно морок развеялся.

Морок этого дурного вечера и всей его жизни, в которой она не находила себе места и потому искала его с другими.

Женька оплела его шею руками и, прикрыв глаза, пылко отдалась Роминым губам. После чего он стал еще настойчивее, еще смелее. Смятое на ее спине платье под его пальцами жалобно потрескивало, комната вокруг закружилась – и Женя оказалась лежащей на спине посреди разворошенной постели, на которой все еще валялись кучи ее собственных вещей и Ромкин самолет.

Его руки заскользили, задирая ее юбку, добираясь до края чулок, и на мгновение оторвавшись от Жениного рта, Моджеевский поднял свой мутный, но такой горячий, яркий взгляд сошедшего с ума от счастья и желания мужчины и срывающимся шепотом проговорил:

- Не пущу... никуда... никогда...

Эпилог

- Женька-а, - прошептал он, как в самую первую ночь, когда они занимались любовью. Его руки все еще держали ее запястья, а он внимательно смотрел ей в лицо и улыбался, только теперь совсем по-другому. Нежно и немного смущенно.

- Привет, моя Женька, - повторил Роман и наклонился к ее плечу, уткнувшись в него носом и губами. Целовал, поднимаясь к ключицам и шее. И не мог оторваться от шелка ее кожи, запах которой сделался ему родным.

- Привет, - прошептала и она, разомлев от его поцелуев. Прикрыла глаза и прижалась щекой к его виску. Думала о том, что хочет остаться в этой минуте до бесконечности долго, потому что еще никогда не чувствовала себя так полно ощущающей обретенное ею счастье.

Его пальцы пробежали по ее рукам к груди, потом поднялись к лицу, он сам оторвался от ее плеча и теперь разглядывал его черты, разводя в стороны волосы, темными прядками облепившие лоб и щеки. Вот такая взъерошенная, уставшая, податливая – она сейчас составляла самый центр его вселенной, если так только бывает на свете. На нее словно бы нанизывалось все остальное. Убери центр – и все разрушится.

Когда тебе не двадцать пять лет, а на два десятка больше – это пугает. Нет впереди всей жизни. И права ошибаться тоже нет. Назад не отмотаешь, с нуля уже не начнешь.

А она вот – лежит и глядит на него, затапливая всю комнату ярким до рези светом.

- У тебя сейчас глаза... – низким хрипловатым голосом проговорил он, - капец синие... будто плакала.

- С тобой… с тобой неприлично плакать, - рассмеялась Женя. – Мужчина-мечта.

- Я? Я – придурок.

- Щекотно! – неожиданно взвизгнула Женька и крупно дернулась от его пальцев. Он же, поймав губами ее губы и обхватив плечи, перекатился вместе с нею на спину, так, что она оказалась лежащей на его груди. И одновременно с тем охнул, почувствовав, как твердый и холодный предмет впился ему в бок.

- Черт! – рявкнул Моджевский, вытаскивая из-под себя Пьяджо Аванти и почему-то рассмеялся. – Ну прикинь, а! Не Рингов нос, так целый самолет!

- Кажется, самолет – это еще самое безобидное, - рассмеялась и Женька, оглядев постель.

- Спасибо, что забрала, - мягко сказал Роман.

- Ты думаешь, я могла оставить его в ресторане?

Это он все оставил в ресторане. Он, мать его, все, что было дорогого, оставил в ресторане. Как он так смог? Но она здесь. Она с ним. Они вместе. Теперь точно и навсегда.