Я бежала по тропинке, что выводила к Лону напрямую с того места, где я оставила недовольного Кливленда. Шум всё разрастался, и я стала различать в нём крики. В зыбкой темноте зимнего утра слишком хорошо были видны громадные всполохи огня, и я про себя молилась, чтобы с друзьями ничего плохого не произошло.
Показалось очертание первого дома, но я побоялась открыто выходить на центральную дорогу Лона, поэтому подойдя к невысокому забору, перелезла через него и пригибаясь побежала через двор. Тонкий огненный краешек только-только показался на далёкой черте горизонта, предвещая скорую смену небесных светил, но луна ещё верховодила в спящем безветренном утре нового дня. Небо было ясным и незапятнанным облаками, отчего чистый серебристый свет довольно сносно высвечивал дорожную полосу Лона. Но двор, по которому я кралась, словно вор, был защищён несколькими деревьями. Голые, толстые ветви рассеивали лунное свечение, и под их теневым прикрытием я имела возможность благополучно перебираться, в надежде не быть замеченной. Так я миновала пару домов.
Те дома молчали, но вот другие издавали крики о помощи, проклятия и боль. Я различила несколько мужчин вышедших из одного дома напротив, они безжалостно волокли за ноги и за волосы трёх женщин, брыкавшихся и пытавшихся вырваться. Действо сопровождалось хамскими шуточками и обильными ругательствами. Всё это мне казалось дикостью. Один из мужланов бросил в окно дома зажжённый факел, разбив стекло. Одна из сопротивлявшихся женщин заорала не своим голосом, в исступлении силясь вырваться из цепких лап – в доме остались двое её детей. Но тип, что крепко её держал, тут же сильно приложил обезумевшую кулаком в лицо, отчего она обмякла и, упав на землю, больше не двигалась. Дом осветился изнутри. Я слышала, как плачут дети, став пленниками огня, которому должны были достаться на завтрак!
Бандиты спокойно дотащили свою добычу на дорогу, а один из них подвёл откуда-то из темноты трёх коней, на которых и взвалили пленённых женщин. Я озиралась по сторонам, теперь я видела, что каждый дом захвачен этими подонками. В каждую дверь вошли насилие и смерть, только где-то борьба ещё шла полным ходом, а где-то уже была проиграна. Мне не нужно было видеть всё, мне достаточно было слышать. Лон стонал, Лон взывал к Создателю, Лон умолял новый день быть милосердным, Лон прощался с этим миром навсегда.
Как же было страшно в этот миг! Я не могла помочь тем детям и тем женщинам, хоть и желала этого всем сердцем. Не потому, что я наблюдатель. Нет! Я человек. Но я безоружный человек. Все мои мысли обратились сейчас к противоположной стороне Лона, к окраине леса, где находился дом моих друзей. Я с ужасом подумала о том, что они не успели уйти вовремя оттуда. И тогда, сжав губы и прикусив до крови язык, я побежала через дворики, наливающиеся огнём и кровью, прячась в кустах и за деревьями, стараясь не смотреть в разбитые окна и на дорогу.
Короткими перебежками я двигалась от двора ко двору. Половина домов уже горела, как свечки, и пламя на верхушках крыш перетекало в слабый оранжевый рассвет поспевавшего к закату Лона солнца.
Я торопилась, как могла, к самому заветному дому, где меня должны были ждать друзья. Я кляла себя в опоздании и с ужасом осознавала, что они могут пострадать из-за меня. Этого я себе бы точно не простила.
Вот я поравнялась с домиком Флоры Августы Минестрана, моей заклятой противницы. Я затаилась в кустах напротив, благо их ветви и без листвы могли скрыть любого, давая прекрасную возможность видеть всё перед собой. Мне пришлось прятаться, потому что мадам Флора вышла на улицу в то же мгновение и подошла вплотную к калитке, а, значит, могла меня заметить. А у меня были все основания полагать, что эта женщина легко сдаст меня бандитам, ни о чём не пожалев, да ещё и плюнет в меня на прощание, а то и огреет на последок своей крепкой клюкой.
Старуха напряжённо всматривалась куда-то на дорогу, совершенно меня не замечая, она казалась как никогда обеспокоенной и растерянной. И тут до её и моих ушей донесся истошный женский крик. Я смотрела на Флору, и ужас на её лице передался мне. Я осознала в тот момент, как чертовски сильно она была напугана.
Какой-то угрюмый с сильно обросшими волосами и грязью тип волочил за собой женщину. Он держал её за левую лодыжку ноги и, не обращая внимания на отчаянные крики и мольбы несчастной, продолжал идти, словно упёртый баран по прямой линии дороги, смачно сплёвывая через несколько шагов. У женщины растрепались волосы, и задралось до груди платье, оголяя ноги и низ живота. У меня не было никаких сомнений в том, какая участь ожидает эту беднягу, и от этого меня затошнило, а в глазах помутилось.
– Эй ты! Я тебе говорю, говнюк! – Это звучал грозный и знакомый мне голос Флоры. – Да, да, это я! Знаешь, кто с тобой разговаривает?
– Да насрать мне, кто ты такая, старуха. Старуха и есть. Сиди себе за забором тихо и не вякай, может кости свои и сбережёшь. – Бандит смачно сплюнул в сторону калитки и снова принялся тащить вырывавшуюся женщину.