Но когда Айлин забеременела впервые, кстати, Морган не был первенцем в той семье, злые слухи омрачили душу Медрода. На юную жену его стали поступать доносы в неверности её перед мужем. Дошло до того, что её чуть ли не в открытую винили в связи с одним юношей, её другом детства. Злые языки говорили Медроду, что супруга никогда его не любила, что сердце её всегда принадлежало другому мужчине. Душа Медрода омрачилась, и без того худое сердце заледенело. В момент наивысшей злобы он избил Айлин и она потеряла ребенка. Люди поговаривают, что первенцем была девочка, вылитая копия Медрода.
Айлин пыталась уйти от мужа, сбежать, но она стала пленницей без прав и надежд. Ибо в сердце супруга её теперь осталось чувство собственника, а своё он никому не отдавал. Однажды сильно напившись, Медрод ввалился к Айлин в спальню и взял её силой, после чего она забеременела Морганом. Но и тут не было покоя бедняжке. Злопыхатели и прихлебатели сыпали ложью на доброе имя Айлин, туманя веру Медрода в верность супруги. Он знал, что Морган его сын, но не верил больше жене. Этого и добивались лиходеи из ближнего его окружения. Люди говорят, будто Медрод унижал жену словами и поступками, не обращая внимания на её деликатное положение.
Всё привело к тому, что рождение мальчика случилось на месяц раньше положенного срока, а сама Айлин, измученная тяжелыми и продолжительными родами, которые прошли по настоянию мужа в доме, умерла. У бедняжки не выдержало сердце. И в тот день что-то окончательно сломалось в самом Медроде. Он не мог видеть подле себя ни одной женщины, слышать женский смех или плач. Всё безумие любви к одной женщине обернулось великой ненавистью к остальным женским ликам. Так говорят люди.
– Да уж, печальная история, – только и смогла произнести я.
– Да что там говорить, за каждым деспотом обязательно стоит призрак его безвинной жертвы, – грустно добавила Лана.
Я уже полностью оделась и, приняв из рук хозяйки большой кусок хлеба, завёрнутый в тряпицу, тепло распрощалась с приветливой женщиной и отправилась дальше, прочь от первого передового поселка, надеясь в следующем рывке, приблизиться к Камелоту.
На горизонте, точно на краю земли, восседали грузными важными особами, налитые и раздутые влагой облака. Эти свинцовые глыбы походили за вечные горы, вершины коих отливали снежной полосой белизны. К ним простирали страждущие лапы-щупальца слоистые облака, размазанные по небосводу грязными подтёками. Преклонялись худосочные пред грозными исполинами, признавая силу и главенство их. Воздух готовился принять дождь, сухая земля жаждала влагу, всё живое в нетерпении обращало взор к небу.
Ну что ж, я оказалась права. Рванув по петле времени ещё дальше, я перенеслась в послеполуденные травянистые поля, в центре которых, как на ладони, передо мной лежал, безусловно, Камелот.
Это был город-поселение в самом разгаре строительства. Чётко прорисованная, извилистая окантовка стены из камня и дерева, надёжно охватывала город по всему периметру, охраняя постройки внутри. Это грандиозное людское селение не меньше, чем на несколько сотен домов, притягивало и влекло к себе, и я поддалась немедленному желанию подойти к стенам Камелота, проникнуть в недра его и познать все тайны, что он хранил с момента основания.
Хоть и казалось, что город лежит недалеко, однако это видение оказалось обманчивым, я прошагала в неспешном темпе где-то больше часа. Идти в зимней одежде по утрамбованной земляной дороге, окруженной зелёной травой в объятиях знойного летнего воздуха, было ещё то испытание. Я сняла с себя куртку и, свернув её в компактный рулон, несла подмышкой, зажав левой рукой. Ноги ныли и вспотели безбожно, и когда до стены оставалось всего ничего, я пропотела настолько сильно, что чувствовала, как ручейки влаги стекали по груди и спине, а одежда полусырая прилипла к телу и раздражала до невозможности. Волосы на голове слиплись и свисали сальными влажными прядями. Как же я воняла тогда! Несколько дней без мытья. Все мысли были о куске мыла и чистоте воде.
И, тем не менее, я подошла достаточно близко, чтобы понять, что цель моя достигнута, оставалось отыскать вход в каменистой стене высотой около двадцати метров и уповать на радушие горожан.
– Эй, вы! Стойте! Ни шагу дальше!
Да, как было сказано, приблизилась я к укреплению Камелота слишком близко и защитники его стен меня заметили. Я подчинилась суровому окрику, раздавшемуся сверху, бросив куртку на траву и подняв руки вверх. Меня от каменной тверди отделяло метров пятьдесят или чуть меньше.
Тут же, словно из под земли, возник мужчина, одетый во всё пятнистое, не знай я, в каком времени нахожусь, решила бы, что передо мной солдат в камуфляже. Даже лица его я не могла разглядеть под толстым слоем серо-зеленого грима. Он приблизился ко мне, держа в руках арбалет. Оружие целилось мне прямо в грудь. Остановился воин в нескольких метрах от меня, огляделся по сторонам и кому-то кивнул, очевидно, тому, кто окрикнул меня сверху.