Константин к тому времени закончил с девочками занятие и отпустил их в дом, а сам, взяв с собой сына, отправился к соседу, очевидно, убеждать того присоединиться к своей семье и покинуть небезопасный в скором будущем Лон. Я никак не могла сосредоточиться на кухне, и помощница из меня сегодня была никудышная. Тогда Мария отправила меня с девочками в спальню, где я возобновила урок азбуки и чтения, прерванный неделю назад или того больше. Я стала забывать о времени здесь. Иной раз мне кажется, что я здесь нахожусь несколько лет, а порой только час.
Агата оказалась очень способной и смышлёной ученицей. Хоть она и присоединилась к нашим урокам недавно, но в ней вместе с речью пробудились уникальные способности схватывать всю информацию на лету и впитывать её, как губка. Память у неё просто феноменальная. А ещё, я тайком ото всех стараюсь дать ей другие знания, которые касаются только нас двоих. Думаю, что из девочки вырастет первоклассный наблюдатель. Уж точно лучше своего учителя.
Ужин прошёл на редкость тихо. За столом разговаривали в основном дети, но глядя на лица взрослых, я поняла, что всё важное назревает к тому моменту, когда младшие обитатели дома лягут спать. Так и произошло.
Сегодня Мария заварила чай, крепкий и травяной. Смолянистый терпкий напиток приятно бодрил и одухотворял цветочным сбором, оседавшим на дне чашки.
Не помню, с чего начался тот разговор, конечно, главной темой была угроза нападения и план по скоротечному бегству из Лона. Иначе, как бегством, Константин всё происходящее и не называл. Его речь была пропитана горечью и болью, оно и понятно, один раз этот человек уже пережил потерю своего родного дома и мира, второй раз ему давался ещё болезненней и труднее. Потому как теперь он нёс ответственность за свою семью, а не только за себя, как тогда, в прошлый раз.
Эта боль отзывалась в женщине, что бок обок делила с ним эти годы и сама пережила не мало. Мария неожиданно для всех выплеснула ту часть прошлого, которую старательно хоронила все годы с той катастрофы.
– Меня никто не готовил к жизни, к этой жизни. Нас не учили, нас не предупредили о такой участи. Я росла в городе, училась в школе, ходила в кафе с подружками каждый день, чтобы полакомиться вкуснейшей выпечкой старой доброй Эльзы. Бог мой, я уже и лица её не припомню, в памяти лишь осталась ее высокая крупная фигура с прямой, как палка спиной. Эту женщину не гнули ни года, ни житейские невзгоды, ни проблемные клиенты. Вкуснее её вафлей и пирогов в городе никто не мог испечь, даже моя покойная мать, хотя она была первоклассным кулинаром, не могла тягаться с хозяйкой кафе. До сих пор помню вкус блинчиков, которые старая Эльза пекла аккурат по средам. Эти таявшие на кончике языка солнышки, как мы их называли, были сдобрены маслом и джемом. Она добавляла в тесто ваниль и корицу. Так никто больше не делал, да и не смог бы. Рука у Эльзы была особенная, чувственная такая, как у дирижёра. Каждое блюдо – концерт. Нет, ей богу, так. И кто бы мне тогда сказал, что все эти шедевры и их создатель пропадут в одно мгновение, ведь понадобилось всего одно крохотное мгновение, чтобы лишить мир того уюта и чуда, что находились в светлом кафе Эльзы.
Меня, городского жителя до мозга костей, неприспособленного к тяжелому физическому труду и не обладающего богатыми житейскими навыками, меня не научили, как выживать, когда все кругом умрут, и всё вокруг меня остановится. Никто! Вот самая большая трагедия, которая потрясла каждого ребёнка, проснувшегося на следующий день после катастрофы. Каждый новый день дарил мне новый опыт с жестокими уроками, с кровью, потом и слезами. Каждый день! И то, что я имею сейчас – это выстрадано, вымучено и заслужено по праву. Теперь я понимаю, что раньше до той черты я жила, как слепая и беспечная наивная дурочка. Я была уверена, что окончу школу, поступлю в колледж. А дальше по накатанной – работа, семья, дом. И так далее, так далее…. Но какое же это заблуждение! Ведь конец привычной сытной жизни может наступить когда угодно, а приходит он именно тогда, когда ты слишком самоуверен и не готов. Самый главный урок жизнь преподала мне именно в тот день, когда я хоронила родителей во дворе своего дома. Да, тогда я поняла, что жизнь может иметь несколько концов и несколько начал. Как треснутое зеркало – вроде бы оно цело, но гладь его поделена на неравные фрагменты, между которыми граница-трещина, разделяющая на «до» и «после». И соединить и собрать воедино, вернуться к изначальному уже не удастся. Как не удастся вернуть вкус тех блинчиков, что выпекала старая Эльза в своем милом кафе. Нас не подготовили, но мы выжили и внутри каждого из нас есть могила, в которой захоронен Я-«до», чтобы позволить жить Я-«после».
Мы молчали, понимая, как права эта женщина, как она напугана и как не хочет конца этой жизни, чтобы потом начинать заново, с нуля. Но также мы знали, что она мать и будет думать в первую очередь о детях, которые должны жить пускай и в другом месте, в другом доме, но жить!