The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes

От волнения Роуз перешла к более разговорному синтаксису: “если бы не хотела проверить” - такая конструкция была необычна для ее впечатляющей преподавательской речи.

Я начала еще что-то говорить о важности дополнительного предложения - как оно влияет на смысл всего пассажа, и Роуз, что также для нее было нехарактерно, перебила меня.

- Ну, я знаю, - сказала она. - Но неудобно. Мне кажется, я не могу передавать вам письма, которые я получала от Теда и Олвин Хьюз. Эти письма адресованы мне. Они не предназначались для придания огласке. Я показала вам это письмо только потому, что Олвин Хьюз показала вам пассаж из письма мне, верно? И так получилось, что вы таким образом увидели дополнительное предложение. Мне кажется, здесь таится этическая загвоздка. И я бы попросила не цитировать это предложение, - она немного подумала, потом добавила. - Да, думаю, я должна это сказать”.

Вот и настал эмоциональный “момент” для моего неотправленного письма. Я воспроизвела его с помощью магнитофона, на пленке сохранились слова, которыми мы обменялись с Роуз, но не мимика и жесты, с помощью которых мы разговариваем друг с другом и иногда говорим то, что не решались облечь в слова. Авторы-деконструктивисты используют слово “апория” для обозначения места в тексте, являющего собой непредвиденную трудность или безвыходное положение, пассаж, не поддающийся привычным для читателя быстрым логическим фронтальным подходам к пониманию текста. Мы с Роуз достигли апории во время нашего разговора - возникла какая-то непредвиденная сложность. Помню, у меня было такое чувство, словно мы с ней сражаемся за что-то - у нас была битва за что-то важнейшее и неприемлемое, но сейчас, два года спустя, большая часть того, что произошло между нами, не оставила не каких зримых следов, и я уже не уверена, что когда-то мы с Жаклин Роуз сражались за Теда Хьюза. У меня, как у биографа, есть только свидетельство текстов, в данном случае - “художественного” текста моего неотправленного письма и “фактологического” текста моей магнитофонной записи, которое ведет меня вперед в моем нарративе. Это для меня - не самые надежные проводники. i

 

В своих воспоминаниях о Сильвии Плат в Кембридже Джейн Болтцелл Копп (девушка, распространившая весть о чемодане “Samsonite” Сильвии Плат) сообщает об инциденте, но это сообщение почти не возымело эффекта, на который она рассчитывала. Копп пишет о том, как ее удивила бешеная ярость Плат - она одолжила Копп пять книг, а та вернула ей книги с карандашными пометками, которые добавила к подчеркиваниям Плат ручкой. Копп, кажется, не помнит об оскорблении, которое она нанесла своими пометками в одолженных книгах, она цитирует слова Плат “Джейн, как ты могла?” так, словно это - какая-то необычная реакция. А Плат, со своей стороны, сочла поступок Копп достаточно чудовищным для того, чтобы упомянуть о нем в письме матери и в последуюшей записи в дневнике: “Я была в ярости, чувство было такое, словно моих детей изнасиловал или побил пришелец”. Биографию можно уподобить книге, в которой что-то накарябал пришелец. После нашей смерти наша история переходит в руки чужих людей. Биограф чувствует себя не заемщиком, а новым владельцем, который может делать какие угодно пометки и подчеркивания. Копп утверждает, что именно собственные темные подчеркивания Плат “дали ей смелость” сделать собственные “несколько карандашных пометок” (по версии Плат, Копп “исписала” пять книг). Авторы, пишущие о Плат, испытывают (осознанно или бессознательно) то же самое чувство вседозволенности, словно им дали право действовать смело, даже безрассудно в тех ситуациях, в которых они обычно осторожны и ступают бережно. В “катарсическом взрыве” Плат (как она позже описала это в дневнике) она поставила Копп на колени, пристыдила ее и заставила стереть карандашные пометки. Страдания Хьюза из-за беспорядка, который различные новые владельцы устроили в книге, которой они прежде вместе владели с Плат, но которую ее смерть и слава, и его собственная слава безжалостно вырвала из его рук - понятны, но его попытки заставить их стереть пометки приносят ему лишь горе: это больше не его собственность, у него нет права голоса в этом вопросе. Его попытка разобраться с биографией Линды Вагнер-Мартин придала ее вежливой книге статус и вызвала интерес, который в ином случае она вызвать не могла бы, его попытка разобраться с исследованием Жаклин Роуз прорекламировала эту более основательную работу аналогичным образом. Так же, как Вагнер-Мартин наказала и восторжествовала над Хьюзами (и Олвин), рассказав в предисловии о сложностях взаимодействия с ними, так Роуз в предисловии к своей книге с приличествующей случаю сдержанностью спокойно выложила по очереди все четыре туза, которые предоставили ей Хьюзы: