The Slackers club (СИ)

Здесь по-прежнему местами были отколоты камни от дорожки; тропа, протоптанная к дому по снегу, вела все к той же массивной белой двери; на окнах весели прежние шторы; а около входа на участок стояли большие глиняные вазы. Все было так, будто с момента ее переезда, сюда никто не приходил, а жизнь в доме замерла. Еве было странно осознавать, что в Бергене все шло своим чередом, ведь по ее ощущениям прошло так много времени, столько событий произошло в ее жизни. Сумка на плече неприятно оттягивала своей тяжестью вниз, напоминая рыжей о том, чтобы поскорее скинуть ее. Ева поднимает руку, чтобы свериться со временем на наручных часах – 18:26. Неизвестный гость, с которым Анна-Марит пообещала познакомить Квииг, должен был прибыть ровно в семь вечера, поэтому получаса наедине с матерью ей должно было хватить с лихвой. Последний раз взглянув на двигающиеся стрелки, Мун уже хочет опустить руку, однако цепляется взглядом за родинку на запястье. Как-то раз они с Кристоффером обнаружили, что если поставить их руки вместе, то на запястьях вырисовывался ковш большой медведицы. В тот день Шистад сказал ей, что даже звезды говорят об их совместной судьбе, а Ева лишь усмехнулась и поцеловала его. Вздохнув от боли наплывших воспоминаний, рыжая вбирает побольше воздуха и решительным шагом направляется к входной двери.

Пару нажатий на кнопку звонка у двери, глухой стук сердца в груди и гулкие шаги матери за стеной. Три, два…

- Привет, дорогая! – на пороге появляется Анна-Марит с кухонным полотенцем в руках. – Скорее проходи!

Мун отвечает лишь краткое: «Привет» и переступает порог с улыбкой на лице. В конце концов, это праздник. «Праздник. Рождество. Волшебство.» - как мантру повторяла Квииг в своей голове. Наверняка матери было тоже сложно пойти на этот шаг, ведь на той встрече в кафе она видела настоящее сожаление на ее лице, а не то притворство, что жило в глазах Анны-Марит многие годы.

- Если я сейчас не выключу духовку, то рождественский хлеб сгорит! – быстро тараторит женщина, а затем исчезает из коридора также быстро, как и появилась.

Ева скидывает рюкзак со своего плеча прямо на пол, удивленно окидывая взглядом свой прежний дом. На шкафчике для обуви висел маленький красный носок, на вешалке для верхней одежды была линия гирлянды, а над входной дверью висела мишура дугой. Скинув теплые кроссовки, предназначенные для носки зимой, девушка также стремительно скидывает свою короткую дутую куртку, даже не отрывая взгляда от всех этих праздничных украшений. Быстрым шагом рыжая проходит в гостиную и замирает на пороге: идеальная чистота, в воздухе витал запах печеного хлеба, а все стены и поверхности были по-праздничному украшены, но все внимание Квииг завлекает елка. Украшенная игрушками в цветах белого и красного, она стояла недалеко от окна, где привычно находилась во время праздников раньше, а на макушке горела большая звезда.

- Я тут добавила немного праздничного настроения, - в проходе, что соединял кухню и гостиную, появляется мать, - правда мило?

- Очень. – Квииг еле выдавливает из себя улыбку.

Анна-Марит исчезает в коридоре, а у Евы ускоряется пульс: могла ли она что-то принимать? Такая мысль давно закралась ей под черепную коробку, но рыжая до последнего хотела отрицать это. Это была не ее мать, а какая-то чужая женщина. Настоящая мать Евы не спрашивает ее о том, где она ночевала, обедала ли сегодня, не украшает дом на праздники и не называет ее «дорогой». Последний раз она так улыбалась ей в детстве, когда гладила щеку пальцами или заплетала косы. Вздохнув поглубже, рыжеволосая натягивает улыбку и проходит на кухню, где во всю шла готовка, и сервировался стол.

- Тебе нужна помощь? – с напускным энтузиазмом спрашивает Ева.

- Нет, я почти все уже приготовила, так что отдыхай. – отвечает Анна-Марит, нарезая овощи. – Может, тебе следует переодеться во что-то другое?

Вот она – настоящая сущность мамы. Как бы та не пыталась прикрыть ее любезностью или вежливостью, но никак не могла избавиться от этого. Женщина была недовольна ее внешним видом: высокий пучок на голове, толстовка пастельно-желтого цвета и черные джинсы. Не празднично, не официально, не так, как хотелось бы Анне-Марит. Глупая улыбка от осознания этих вещей прорывается на лицо рыжей, но она удерживает ее в узде, отводя взгляд в сторону. Ева уже хочет развернуться, как вдруг понимает, что на столе была сервировка на четыре персоны. Четыре…?

- Мам, а почему так много тарелок? – рыжеволосая старается сделать максимально безучастный вид, когда задает этот вопрос.

Женщина оборачивается к дочери и одаривает ее таким жалостливым взглядом, что у Евы сразу спирает дыхание. Что, мать вашу, происходит?

- Что ж, я ждала этого момента, - будто разговаривая сама с собой, говорит Анна-Марит, откидывая кухонное полотенце в сторону, - я говорила, что хочу познакомить тебя кое с кем. Это мужчина.

- Я была бы удивлена, если бы ты – сущая противница ЛГБТ – привела домой женщину. – взгляд Квииг становится серьезным, и она складывает руки на груди. – Но я, ты и «кое-кто» - это три человека.