The Sound of Settling (ЛП)

Клаус вел себя не более чем как постоянный клиент, как и многие другие. Может быть, Кэролайн считает их всех друзьями. Может быть, она даже Элайджу называет другом.

Почему это слово так сильно давит на него? Почему это его так беспокоит?

Не сумев перестать ворочаться в постели со всеми этими богомерзкими мыслями, грохочущими в его подсознании, Клаус встал и пошел в свою студию. Он не знал, что хочет сделать, пока не сел со своим блокнотом и карандашом и не начал рисовать. Это было бессмысленное занятие, попытка выпустить пар, но прежде, чем он успел осознать это, его взгляд уставился на тонкие линии лица Кэролайн.

В этом мире не так уж много вещей, в которых Клаус мог бы по-настоящему преуспеть. Одно из немногих исключений — искусство. Он довольно опытный художник. Клаус экспериментировал почти со всем, балуясь несколькими стилями и темами, но то, чем он всегда был по-настоящему увлечён — это рисование людей. Видите ли, это иронично, потому что он ненавидит людей, но в этом-то и заключается истинная красота.

Люди раздражают, бесят, и их невозможно контролировать, но когда он фиксирует их на бумаге, они становятся его. Клаус считает, что лучший способ понять кого-то — это нарисовать его. Тогда он улавливает то, что в них выделяется, это его личный способ перевести то, что он чувствует и видит. Это удобно для мыслей, эмоций и впечатлений, которые часто слишком сложны для обработки вспыльчивой головой Клауса. Вероятно, поэтому он предпочитает в качестве своих натурщиков тех людей, которые на самом деле интригуют или забавляют его. Люди, которые что-то значат.

В детстве он постоянно рисовал своих братьев и сестер. Сидя в углу дома, скрытый от посторонних глаз, Клаус рисовал их, когда они этого не знали. Элайджа и Кол, конечно, но больше всего Ребекка. Было непросто уловить движение ее длинных волос, то, какой выразительной и открытой она была. Стоицизм Элайджи и дерзость Кола требовали гораздо менее утонченных навыков.

Он с самого раннего возраста знал, что хочет поступить в художественную школу. Но Майкл, конечно же, даже слышать об этом не хотел. Это был, пожалуй, один из самых судьбоносных разговоров в его жизни, и длился он меньше пяти минут.

— Как ты собираешься платить за художественную школу? — спросил Майкл. — В самом деле, как ты думаешь, сможешь ли ты вообще ходить в школу, если тебе придется работать, чтобы заработать себе на жизнь? Если, конечно, не хочешь спать на улице. Может, ты и сын подлого подрядчика, но ты носишь мое имя, и я не позволю тебе опозорить его своим искусством. Ты можешь либо поступить, как твои братья, и попытаться доказать, что достоин крыши над головой и еды, которую я кладу тебе на тарелку, либо ты точно знаешь, где находится дверь.

В шестнадцать лет Клаус мало что мог сделать. Мысль о том, что он останется один, потеряет Элайджу, Ребекку и Кола, пугала его больше, чем ненависть Майкла — к ней он уже привык.

Его таланты были сведены к простому хобби. Вчера вечером, однако, это помогло ему придумать подарок для Кэролайн. Он долго и напряженно думал, что бы ей подарить, в голову приходило множество идей — браслет? Платье? Современная эспрессо-машина? Ничто из этого не казалось достаточно оригинальным или особенным. Тогда он решил дать ей возможность заглянуть в свой собственный разум, в то, как он видит ее.

Однако дарить кому-то то, что ты сделал сам, всегда очень рискованно. Это не то, что ей нужно, и не то, что она сознательно любит, и есть некоторая самонадеянность в том, чтобы ожидать, что это понравится ей, как платье или драгоценности. Это всего лишь рисунок. К тому времени, когда Клаус добирается до кафе на следующее утро, он уже начинает сомневаться в своем выборе. Может, ему все-таки стоило купить браслет?

Он медлит на улице, глядя на бархатную коробочку с шелковой лентой сверху.

Ну и черт с ним. Во всяком случае, он уже здесь. Если ей это не нравится, он, по крайней мере, хоть чему-то научится. В следующий раз купит что-нибудь с чертовым бриллиантом.

Энзо стоит один за прилавком, закрыв глаза и покачиваясь. Когда над дверью звенит звонок, все его лицо морщится от боли, прежде чем он открывает глаза, испуская глубокий, измученный вздох, смотря на Клауса.

— Тяжелая ночь, приятель? — спрашивает он.

— Заткнись, — угрюмо ворчит Энзо. — Кэролайн! — он вздрагивает от собственного крика.

Кэролайн, спотыкаясь, выходит из кухни, выглядя такой же похмельной, как и сам Энзо. Клаус впервые видит ее не такой отдохнувшей и энергичной.

— Привет, — тихо говорит она, изображая легкую улыбку, которая, вероятно, даётся ей с большим трудом. — Я не думала, что увижу тебя сегодня утром.

— А почему бы и нет?

— Не знаю, то, как ты ушел вчера вечером…

Она замолкает, бросая на него взгляд из-под густых ресниц, а Клаус чувствует укол вины за то, каким грубым, должно быть, показался его поспешный уход вчера, но все равно улыбается ей, стараясь скрыть смущение.

— У меня действительно было много работы.

Она пожимает плечами, ничего не поделаешь.

— Клаус, как обычно?

— Всегда.

— Сейчас будет.