The Story of Civilization 05

Как римляне, которые едва ли слышали об Адриане, могли простить такое оскорбление? Народ осуждал кардиналов как безумцев, как "предателей крови Христа"; памфлетисты требовали знать, почему Ватикан был "отдан на растерзание немецкой ярости".16 Аретино сочинил шедевр ярости, назвал кардиналов "грязным сбродом" и молился, чтобы их похоронили заживо.17 Статуя Пасквино была обклеена лампадами. Кардиналы боялись показаться на публике; они приписывали избрание Святому Духу, который, по их словам, так вдохновил их.18 Многие кардиналы покинули Рим, опасаясь как презрения со стороны народа, так и реформы церковной системы. Адриан, со своей стороны, спокойно завершил свои незаконченные дела в Испании и уведомил курию, что не сможет добраться до Рима раньше августа. Не зная великолепия Ватикана, он написал римскому другу письмо с просьбой снять для его проживания скромный дом с садом. Когда он, наконец, добрался до города (которого никогда прежде не видел), его бледное аскетичное лицо и худощавая фигура вызывали у наблюдателей некоторое благоговение; но когда он заговорил, и оказалось, что он не знает итальянского языка и говорит на латыни с гортанным акцентом, совершенно далеким от итальянской мелодичности и изящества, Рим впал в ярость и отчаяние.

Адриан чувствовал себя пленником в Ватикане и считал его подходящим скорее для преемников Константина, чем для Петра. Он прекратил всякое дальнейшее украшение ватиканских покоев; последователи Рафаэля, работавшие там, были уволены. Он отослал всех, кроме четырех, из сотни конюхов, которых Лев держал для своей конюшни; он сократил число своих личных слуг до двух - обоих голландцев - и приказал им свести домашние расходы к одному дукату (12,50 доллара) в день. Его ужасала распущенность секса, языка и пера в Риме, и он был согласен с Лоренцо и Лютером в том, что столица христианства - это вместилище беззакония. Его не интересовало античное искусство, которое показывали ему кардиналы; он осудил статуи как реликвии идолопоклонства и замуровал дворец Бельведер, где хранилась первая в Европе коллекция классической скульптуры.19 Он хотел замуровать и гуманистов, и поэтов, которые, как ему казалось , жили и писали как язычники, изгнавшие Христа. Когда Франческо Берни в одной из своих самых горьких капитолий сатирически назвал его голландским варваром, неспособным понять утонченность итальянского искусства, литературы и жизни, Адриан пригрозил, что все это племя сатириков будет утоплено в Тибре.20

Вернуть Церковь от Льва к Христу стало благочестивой страстью понтификата Адриана. Он с прямой непосредственностью взялся за реформирование тех церковных злоупотреблений, до которых смог дотянуться. Он подавлял излишние должности с порой бесцеремонной и беспорядочной энергией. Он отменил подписанные Львом договоры о выплате ренты тем, кто купил церковные должности; 2550 человек, которые приобрели их в качестве инвестиций, потеряли, так сказать, и основную сумму, и проценты; Рим огласился их криками, что их обманули, а один из пострадавших пытался убить папу. Родственникам, приезжавшим к Адриану за синекурами, было велено вернуться и зарабатывать на жизнь честным трудом. Он положил конец симонии и непотизму, уничтожил продажность курии, ввел суровые наказания за взятки и растраты и наказывал провинившихся кардиналов так же, как самого скромного клерка. Он велел епископам и кардиналам вернуться в свои обители и читать им уроки нравственности, которых он от них ожидал. О дурной славе Рима, сказал он им, говорила вся Европа. Он не стал обвинять самих кардиналов в пороке, но обвинил их в том, что они позволяют пороку оставаться безнаказанным в своих дворцах. Он попросил их покончить с роскошью и довольствоваться доходом в 6000 дукатов (75 000 долларов) в год. Весь церковный Рим, писал венецианский посол, "вне себя от ужаса, видя, что Папа сделал за восемь дней".21

Но восьми дней было недостаточно, как и коротких тринадцати месяцев активного понтификата Адриана. Порок на время скрыл свое лицо, но выжил; реформы раздражали тысячу чиновников, наталкивались на угрюмое сопротивление и надежду на скорую смерть Адриана. Папа скорбел, видя, как мало может сделать один человек для улучшения людей; "как сильно зависит эффективность человека, - часто говорил он, - от возраста, в котором он работает!" - и он с тоской заметил своему старому другу Хизе: "Дитрих, насколько лучше было с нами, когда мы спокойно жили в Лувене!"22