The Story of Civilization 05

Кто была эта Лаура? 3 апреля 1348 года в Авиньоне было составлено завещание некой Лауры де Сад, жены графа Гюга де Сада, которому она подарила двенадцать детей; предположительно, это была любимая дама поэта, а ее муж - дальний предок самого известного садиста в истории. Миниатюра, приписываемая Симоне Мартини и хранящаяся в Лаврентьевской библиотеке во Флоренции, по традиции считается портретом Лауры Петрарки; на ней изображено лицо нежной красоты, тонкий рот, прямой нос и опущенные глаза, наводящие на мысль о задумчивой скромности. Мы не знаем, была ли Лаура замужем или уже молодой матерью, когда Петрарка впервые увидел ее. Во всяком случае, она спокойно принимала его обожание, держалась от него на расстоянии и всячески поощряла его страсть отрицанием. Об искренности его чувства к ней говорит его позднее раскаяние в его чувственных элементах и благодарность за очищающее влияние этой безответной любви.

Тем временем он жил в Провансе, стране трубадуров; отголоски их песен все еще доносились до Авиньона, и Петрарка, как и молодой Данте за поколение до него, бессознательно стал трубадуром, обручив свою страсть с тысячей приемов стихосложения. Сочинение стихов было тогда популярным занятием; в одном из писем Петрарка жаловался, что юристы и богословы, да даже его собственный камердинер, перешли на рифму; скоро, опасался он, "сам скот начнет падать в стихах".3 От своей страны он унаследовал сонетную форму и связал ее с трудным рифмованным узором, который веками сковывал и затруднял итальянскую поэзию. Гуляя вдоль ручьев или среди холмов, рассеянно стоя на коленях во время вечерни или мессы, нащупывая путь среди глаголов и прилагательных в тишине своей комнаты, он сочинил за следующие двадцать один год 207 сонетов и множество других стихотворений о живой, размножающейся Лауре. Собранные в рукописных копиях в виде "Канцоньере" или "Сборника песен", эти композиции привлекли внимание итальянской молодежи, итальянских юношей, итальянского духовенства. Никого не смущал тот факт, что автор, не видя иного пути к продвижению, кроме как в Церкви, принял постриг, принял малый сан и стремился получить благословение; но Лаура, возможно, покраснела и затрепетала, услышав, что ее волосы и брови, глаза, нос и губы... поют от Адриатики до Роны. Никогда еще в спасительной литературе мира чувство любви не раскрывалось с такой разнообразной полнотой и с таким тщательным искусством. Здесь были все прелестные замыслы стихотворного желания, переменчивое пламя любви, чудесным образом уложенное в метр и рифму:

Ни один камень, каким бы холодным он ни был, но с моей темой

Отныне должен разжигать и поглощать вздохи!

Но итальянский народ принял эти сладости в самой изысканной музыке, которую еще слышал его язык, - тонкой, нежной и мелодичной, сверкающей яркими образами, отчего даже Данте порой казался грубым и суровым; теперь, действительно, этот славный язык - триумф гласных над согласными - достиг вершины красоты, которая и по сей день остается нераскрытой. Иностранец может перевести мысль, но кто переведет музыку?

В какой части неба, в какой идее

Era l'essempio, onde Natura tolse

Quel bel viso leggiadro, in ch' ella volse

Mostrar qua giú quanto lassú potea?

Qual ninfa in fonti, in selve mai qual dea,

Chiome d'oro so fino a l'aura sciolse?

Quando un cor tante in sé vertuti accolse?

Benché la somma è di mia morte rea.

Per divina bellezza indarno mira

Chi gli occhi de costei già mai non vide

Come soavemente ella gli gira;

Не говори, что это Амор Сана, а говори, что это Ансид,

Chi non sa come dolce ella sospira,

E come dolce parla, e dolce ride.4*

Его стихи, его веселое остроумие, его чувствительность к красоте женщины, природы, поведения, литературы и искусства обеспечили Петрарке место в культурном обществе; а его осуждение церковных нравов в Авиньоне не помешало таким великим церковникам, как епископ Джакомо Колонна и брат кардинал Джованни Колонна, оказать ему гостеприимство и покровительство. Как и большинство из нас, он наслаждался и потворствовал, прежде чем устать и осудить; между сонетами к Лауре он загулял с любовницей и завел двух незаконнорожденных детей. У него был досуг для путешествий и, по-видимому, значительные средства; мы находим его в Париже в 1331 году, затем во Фландрии и Германии, затем в Риме (1336) в качестве гостя Колонны. Он был глубоко тронут руинами Форума, открывающими древнюю мощь и величие, которые позорили нищету и убожество покинутой средневековой столицы. Он умолял пять последующих пап покинуть Авиньон и вернуться в Рим. Однако сам он покинул Рим и вернулся в Авиньон.