The Story of Civilization 05

Это кульминационный дар Бога, это высшее и чудесное счастье человека... что он может быть тем, кем хочет быть. Животные с момента своего рождения несут в себе от тел своих матерей все, что им суждено иметь или быть; высшие духи [ангелы] с самого начала являются тем, чем они будут всегда. Но Бог-Отец с самого рождения наделил человека семенами всех возможностей и всех жизней.18

Никто не захотел принять многогранный вызов Пико, но папа Иннокентий VIII осудил три предложения как еретические. Поскольку они составляли столь малую долю от общего числа, Пико мог рассчитывать на пощаду, и действительно, Иннокентий не стал настаивать на своем. Но Пико опубликовал осторожное опровержение и уехал в Париж, где университет предложил ему защиту. В 1493 году Александр VI с присущим ему великодушием уведомил Пико, что все прощено. Вернувшись во Флоренцию, Пико стал набожным последователем Савонаролы, отказался от стремления к всезнанию, сжег свои пять томов любовной поэзии, отдал свое состояние на обеспечение брачного приданого для бедных девушек, а сам принял полумонашеский образ жизни. Он подумывал о вступлении в доминиканский орден, но умер, так и не успев принять решение, будучи еще тридцатиоднолетним юношей. Его влияние сохранилось на всю его короткую карьеру и вдохновило Рейхлина продолжить в Германии изучение иврита, которое было одной из страстей жизни Пико.

Полициан, который щедро восхищался Пико и исправлял его стихи с самыми любезными извинениями, был человеком менее метеоритной привлекательности, но более глубокого проникновения и более значительных свершений. Анджелус Бассус, как он первоначально называл себя - Анджело Амброгини, как его называли некоторые, - получил свое более известное имя от Монте Полициано, во флорентийской глубинке. Приехав во Флоренцию, он изучал латынь у Кристофоро Ландино, греческий у Андроника Салоникского, платонизм у Фичино и аристотелевскую философию у Аргиропулоса. В шестнадцать лет он начал переводить Гомера на латынь, настолько идиоматичную и энергичную, что она казалась продуктом по меньшей мере Серебряного века римской поэзии. Закончив первые две книги, он отправил их Лоренцо. Этот князь-меценат, внимательный к любому совершенству, поощрил его к продолжению работы, взял его в свой дом в качестве воспитателя своего сына Пьеро и обеспечил все его нужды. Освободившись от нужды, Полициан редактировал древние тексты - в том числе "Пандекты" Юстиниана - с ученостью и рассудительностью, заслужившими всеобщее одобрение. Когда Ландино опубликовал издание Горация, Полициан предварил его одой, сравнимой по латинскому языку, фразеологии и сложному стихосложению со стихами самого Горация. Его лекции по классической литературе посещали Медичи, Пико делла Мирандола и иностранные студенты - Рейхлин, Гроцин, Линакр и другие, - которые слышали за Альпами эхо его славы ученого, поэта и оратора на трех языках. Нередко он предварял лекцию обширной латинской поэмой, написанной специально для этого случая; одно из таких произведений, написанное звучным гекзаметром, было не чем иным, как историей поэзии от Гомера до Боккаччо. Эта и другие поэмы, опубликованные Полицианом под названием "Sylvae", открыли латинский стиль, столь легкий и беглый, столь яркий по образности, что гуманисты прославили его как своего мастера, несмотря на его молодость, и радовались, что благородный язык, который они стремились восстановить, был научен жить заново.

Став почти латинским классиком, Полициан с плодотворной легкостью создал череду итальянских стихотворений, не имеющих себе равных между Петраркой и Ариосто. Когда брат Лоренцо Джулиано выиграл поединок в 1475 году, Полициан описал La giostra in ottava rima с мелодичной элегантностью; а в La bella Simonetta он воспел аристократическую красоту возлюбленной Джулиано с таким красноречием и изяществом, что итальянская любовная поэзия приобрела после этого новую изысканность дикции и чувства. Джулиано рассказывает, как, отправившись на охоту, он наткнулся на Симонетту и других девушек, танцующих в поле.

Очаровательная нимфа, которая питает мою душу огнем.

Я нашел его в мягком, чистом и благоразумном настроении,

В изящной манере,

Любящий и обходительный, святой, мудрый, благосклонный.

Таким милым, таким нежным было ее божественное лицо,

Так радостно, что в небесных глазах

Сияние идеального рая,

Да, все блага, которых мы, бедные смертные, жаждем.....

С ее царственной головы и роскошного чела

Золотистые локоны радостно распустились,

Пока она шла через хор.

Ноги хорошо слушаются ритмичного звука.

Ее глаза, едва приподнятые над землей,

Незаметно послал мне божественный луч;

Но все же ее ревнивые волосы

Разбив яркий луч, она скрылась от моего взгляда.

Она родилась и была вскормлена на небесах для восхваления ангелами,

Не успела она заметить, что ошиблась, как снова нарисовалась...

С рукой чистейшего оттенка.

Ее прогулочные кудри с добрым и нежным взглядом;

А из ее глаз так и пылала душа,

Так сладостна душа любви, что она отбросила мою

Что едва ли я смогу разгадать.

Как я спасся от полного сгорания.19