Ла Боэти перешел к формулировкам Руссо и Тома Пейна. Человек по природе своей жаждет свободы; неравенство судьбы - случайность, и на счастливчиков возлагается обязанность служить своим ближним; все люди - братья, "созданные из одной формы" одним и тем же Богом. Как ни странно, именно чтение этого радикального заявления привлекло обычно холодного и осторожного Монтеня к Ла Боэти и привело (1557) к одной из самых известных дружб в истории. Монтеню было тогда двадцать четыре года, Этьену - двадцать семь; возможно, Монтень был тогда достаточно молод, чтобы проникнуться радикальными настроениями. Их дружбе вскоре положила конец смерть Ла Боэти в возрасте тридцати двух лет (1563). Монтень описывал последние дни, словно вспоминая рассказ Платона о смерти Сократа. Он так остро ощутил потерю сердечного юноши, что семнадцать лет спустя говорил об этом с более глубоким чувством, чем о чем-либо другом из своего опыта. Он не одобрял печатание "Discours" и скорбел, когда один женевский пастор опубликовал (1576). Он приписывал это сочинение щедрому духу юности и относил его к шестнадцати годам. Это был почти голос Французской революции.
IX. РАМУС И ФИЛОСОФЫ
Не менее романтичной была жизнь и более жестокой смерть Петра Рамуса - Пьера де ла Раме, который взялся свергнуть тиранию Аристотеля. Это было единоличное правление, длившееся три столетия и более, причем не над одним народом, а над многими, и не над телом, а над разумом, почти над душой, ибо разве не языческий мыслитель был сделан официальным философом церкви? Гуманисты Возрождения думали заменить его Платоном, но Реформация - или страх перед ней - задушила гуманизм, и в протестантской Германии, как и в католической Франции, аристотелевская схоластика все еще была в седле, когда умер проклявший ее Лютер (1546). Свержение Стагирита с его трона казалось интеллектуальной молодежи самой законной формой тираноубийства. Поступив в 1536 году в Парижский университет на степень магистра, Рамус в возрасте двадцати одного года взял в качестве своей диссертации, которую должен был защищать целый день перед преподавателями и всеми претендентами, недвусмысленное утверждение: Quaecumque ab Aristotele dicta essent commentitia esse - "Все, что было сказано Аристотелем, ложно".
Карьера Рамуса была одой образованию. Он родился недалеко от Кальвина в Нуайоне, в Пикардии, и дважды пытался добраться до Парижа, жаждая его колледжей; дважды ему это не удавалось, и он с поражением возвращался в свою деревню. В 1528 году, в возрасте двенадцати лет, он добился успеха, пристроившись слугой к богатому студенту, обучавшемуся в Наваррском коллеже - том самом, который ограбил Вийон. Служа днем, учась ночью, Пьер в течение восьми лет пробивался через тяжелую учебную программу факультета "искусств". В процессе обучения он едва не потерял зрение, но нашел Платона.
Приехав в Париж, я попал в хитросплетения софистов, и они обучали меня гуманитарным наукам с помощью вопросов и диспутов, не показывая мне никакой другой пользы или выгоды. Когда я окончил университет... я решил, что эти споры не принесли мне ничего, кроме потери времени. Удрученный этой мыслью, ведомый каким-то добрым ангелом, я наткнулся на Ксенофонта, а затем на Платона и познакомился с сократовской философией".102
Сколько из нас в юности совершили такое же волнующее открытие, счастливо встретив в Платоне философа, у которого вино и поэзия были в крови, который услышал философию в самом воздухе Афин, подхватил ее на крыло и отправил в века, все еще хранящие дыхание жизни, все эти голоса Сократа и его учеников, все еще звенящие от жажды и экстаза споров о самых волнующих предметах в мире! Какое облегчение после прозаических страниц Аристотеля, после трудов средней и не очень золотой середины! Конечно, мы - и Рамус - были несправедливы к Аристотелю, сравнивая его компактные конспекты лекций с популярными диалогами своего учителя; только белые волосы могут оценить Стагирита. Аристотель, которого знал Рамус, был главным образом логиком "Органона", Аристотелем школ, едва выдержавшим испытание переводом на схоластическую латынь, превращением в доброго христианского ортодоксального томиста. Три года, говорит Рамус, он изучал логику Аристотеля, но так и не смог найти ей ни одного применения ни в науке, ни в жизни.103
То, что Рамус получил степень магистра, - заслуга парижского факультета, а также его образованности, мастерства и мужества; возможно, профессора тоже устали от логики и умеренности. Но некоторые из них были скандализированы и чувствовали, что в результате дневного диспута пострадал их товарный запас. Началась вражда, которая преследовала Рамуса до самой смерти.