The Story of Civilization 06

Живописцы образовали такую же замечательную династию, как и скульпторы. Миниатюристы по-прежнему находили покровителей: Граф Вильгельм из Хайнаута хорошо заплатил за иллюминацию "Трех прекрасных часов Нотр-Дам" (ок. 1414 г.);* а неизвестный гений (возможно, Хуберт ван Эйк) задал образец и темп тысяче художников-пейзажистов Лоуленда, изобразив с микроскопическим усердием порт с кораблями, причалившими или идущими под парусами, высаживающихся пассажиров, матросов и грузчиков за их разнообразными делами, волны, разбивающиеся о полумесяц берега, белые облака, незаметно движущиеся по небу, - и все это на пространстве одной открытки. В 1392 году Мельхиор Бродерлам из Й прес украсил Шартрез де Шамполь самым старым значительным панно, сохранившимся за пределами Италии. Но Бродедерлам и художники, расписывавшие стены и статуи монастыря, использовали традиционную темперу - смешивали краски с каким-то желатиновым веществом. Нюансы штриховки и оттенков, а также прозрачность тона были труднодостижимы такими способами, а влага могла испортить готовую работу. Еще в 1329 году Жак Компер из Гента экспериментировал с красками, смешанными в масле. Через сто лет проб и ошибок фламандцы разработали новую технику, и в первой четверти XV века она произвела революцию в живописном искусстве. Когда Хуберт ван Эйк и его младший брат Ян написали картину "Поклонение Агнцу" для собора Святого Бавона в Генте, они не только доказали превосходство масла как средства передачи цвета, но и создали один из величайших шедевров в истории живописи, ради которого Святой Бавон с тех пор является целью паломничества.

По форме эта величайшая из картин пятнадцатого века - этот "стержень истории искусства", как назвал ее Гете9-Это складной полиптих из шести панелей, написанных на дереве, с двенадцатью картинами на каждой стороне; в раскрытом виде он имеет высоту одиннадцать футов, ширину четырнадцать футов. В центре нижнего ряда изображен воображаемый сельский пейзаж, вдали за холмами возвышается город с величественными башнями - Небесный Иерусалим; на переднем плане - колодец с водой жизни; дальше - алтарь, на котором агнец, символизирующий Христа, изливает свою жертвенную кровь, а патриархи и пророки, апостолы и мученики, ангелы и святые собираются вокруг в восторженном поклонении. В центре на троне, похожий на благосклонного семитского Карла Великого, изображен Бог-Отец - естественно, неадекватное представление о божестве, но благородная концепция мудрого правителя и справедливого судьи. На этой картине его превосходит только одна фигура - Богородица, мягкотелая, светловолосая, тевтонского типа, отличающаяся не столько красотой, сколько чистотой и скромностью; Сикстинская Мадонна менее благородно задумана. Слева от Марии - группа ангелов; крайний слева - обнаженный Адам, худой и печальный, "помнящий в несчастье счастливое время". Справа от Бога-отца - Иоанн Креститель, очень роскошно одетый для пастуха, проповедующего в пустыне. Крайняя справа - обнаженная Ева, мрачная и едва ли справедливая, оплакивающая потерянный рай; она, как и Адам на другом конце, на какое-то время потрясла холодную Фландрию, не привыкшую к обнаженной натуре ни в жизни, ни в искусстве. Над ней Каин убивает своего брата в качестве символической прелюдии к истории.

Оборотная сторона полиптиха снижается по сравнению с возвышенным типом внутренних панелей. В среднем ряду ангел слева и Мария справа, разделенные комнатой, изображают Благовещение - лица стереотипные, руки удивительно тонкие, драпировки прекрасны, как никакие другие во фламандской живописи. Внизу - латинское стихотворение из четырех строк; некоторые слова стерлись веками, остальные гласят: "Губертус ван Эйк, великий и искусный, как никто другой, начал тяжелую работу, а Йоханнес, второй в искусстве... ободренный завещанием Йодокуса Выда". Этот стих на шестое мая призывает вас посмотреть на законченную работу"; а в последней строке некоторые буквы складываются в числовое значение 1432 - год завершения работы. Дарителями были Выд и его жена. Какая часть картины была написана Губертом, а какая - Яном, - проблема, к счастью, неразрешимая, так что диссертации по ней можно писать до тех пор, пока не исчезнет всякий след от картины.*