The Story of Civilization 10

16 марта "Ирен" была представлена в Театре Франсе. Пришел почти весь двор, включая королеву. Пьеса не соответствовала уровню Вольтера, но, тем не менее, была оценена как великолепная постановка для восьмидесятичетырехлетнего человека. Вольтер, который был слишком болен, чтобы присутствовать на спектакле, постоянно получал информацию о реакции публики, акт за актом; а семнадцатого числа депутация из Французской академии принесла ему поздравления. К 21 марта он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы отправиться на прогулку верхом. Он навестил Сюзанну де Ливри, маркизу де Гуверне, которая была его любовницей шестьдесят три года назад. Двадцать восьмого числа он посетил Тюрго.

30 марта был его главным днем. После обеда он отправился в Лувр на заседание Академии. "Когда он выехал из своего дома, - сообщал Денис фон Визин, русский писатель, находившийся в то время в Париже, - карету до самой Академии сопровождала бесконечная толпа людей, которые не переставали аплодировать. Все академики вышли его встречать".25 Д'Алембер приветствовал его речью, от которой на глазах старика выступили слезы. Вольтера усадили в президентское кресло и путем аккламации избрали президентом на апрельскую четверть. По окончании заседания его проводили до кареты, которая с трудом проехала к Театру Франсе сквозь огромную толпу, неоднократно выкрикивавшую: "Да здравствует Вольтер!"

Когда он вошел в театр, зрители и актеры поднялись, чтобы поприветствовать его. Он прошел в ложе, где его ждали мадам Дени и маркиза де Виллет. Он сел позади них; зрители попросили его сделать себя более заметным, и он занял место между дамами. В ложе вошел актер и возложил на голову Вольтера лавровый венок; он снял его и возложил на голову маркизы; она настояла на том, чтобы он принял его. В зале раздались голоса: "Слава Вольтеру!" "Слава Софоклу!" "Честь философу, который учит людей думать!" "Слава защитнику Каласа!"26 "Этот энтузиазм, - рассказывал очевидец Гримм, - этот всеобщий бред, продолжался более двадцати минут".27 Затем "Ирен" была исполнена в шестой раз. По окончании зрители потребовали от автора несколько слов; Вольтер их исполнил. Снова поднялся занавес; актеры вынесли из фойе бюст Вольтера и поставили его на сцене; теперь они увенчали его лаврами, а мадам Вестрис, игравшая Ирен, прочла Вольтеру несколько хвалебных стихов:

Aux yeux de paris enchanté

Re çois en ce jour un hommage

Что подтверждает с годами постэритут.

Нет, ты не нуждаешься

чтобы добраться до черной реки

За честь.

Бессмертие.

Вольтер, вы в восторге от

того, что вы хотите сделать

это;

это прекрасно, что вы пишете

, когда это Франция.28

Перед глазами очарованного Парижа

Примите в этот день дань уважения

, Которую суровое потомство Будет

подтверждать из века в век.

Нет, вам не нужно

добраться до темного берега

Чтобы насладиться честью

бессмертия.

Вольтер, примите корону

, которую вам предлагают;

Прекрасно заслужить ее

, когда ее дарит Франция.

Публика попросила повторить стихи, и они были повторены. Во время аплодисментов Вольтер покинул свое место; все уступили ему дорогу, и он был препровожден к своей карете среди восторженной толпы. Принесли факелы, уговорили кучера ехать медленно, и толпа провожала карету до отеля "Виллет".29 Насколько нам известно, подобной сцены не было во всей истории французской литературы.

Мадам Виже-Лебрен, которая была свидетелем всего этого, писала: "Прославленный старик был таким худым и хрупким, что я боялась, что столь сильные эмоции причинят ему смертельный вред".30 Трончин советовал ему как можно скорее вернуться в Ферни; мадам Дени умоляла дядю сделать Париж своим домом. Опьяненный оказанным ему приемом, он согласился с ней. Он восхвалял парижан как самых веселых, вежливых, просвещенных и снисходительных людей в мире, с самыми лучшими вкусами, развлечениями и искусствами;31 На мгновение он забыл о "канайке". Вскоре он уже колесил по Парижу в поисках дома; 27 апреля он купил его. Троншен разгневался. "Я видел много дураков на своем веку, - сказал он, - но никогда не был так безумен, как он. Он рассчитывает на сто лет".32