The Story of Civilization 10

В 1766 году в салон вошел молодой дворянин, маркиз Хосе де Мора-и-Гонзага, сын испанского посла. Ему было двадцать два года, Жюли - тридцать четыре. Он был женат в двенадцать лет на девочке одиннадцати лет, которая умерла в 1764 году. Жюли вскоре почувствовала очарование его молодости, а возможно, и богатства. Их взаимное влечение быстро переросло в обещание жениться. Услышав об этом, отец приказал ему отправиться на военную службу в Испанию. Мора отправился, но вскоре сложил с себя полномочия. В январе 1771 года у него началось кровохарканье; он отправился в Валенсию, надеясь на облегчение; не вылечившись, он поспешил в Париж к Жюли. Они провели много счастливых дней вместе, к удовольствию ее маленького двора и тайным страданиям д'Алембера. В 1772 году посол был отозван в Испанию и настоял на том, чтобы сын поехал с ним. Ни один из родителей не согласился на его женитьбу на Жюли. Мора оторвался от них и отправился на север, чтобы воссоединиться с ней, но умер от туберкулеза в Бордо 27 мая 1774 года. В тот день он написал ей: "Я ехал к тебе и должен умереть. Какая ужасная участь! ... Но вы любили меня, и мысль о вас до сих пор дает мне счастье. Я умираю за тебя". С его пальцев сняли два кольца: на одном была прядь волос Жюли, на другом выгравированы слова: "Все проходит, но любовь длится". Великодушный д'Алембер писал о Море: "Я от себя лично сожалею об этом чувствительном, добродетельном и высокодуховном человеке, ... самом совершенном существе, которое я когда-либо знал. ...Я навсегда запомню те бесценные мгновения, когда душа, столь чистая, столь благородная, столь сильная и столь сладостная, любила сливаться с моей".116

Сердце Жюли разрывалось от известия о смерти Мора, и тем более от того, что в это время она отдала свою любовь другому мужчине. В сентябре 1772 года она познакомилась с двадцатидевятилетним графом Жаком-Антуаном де Гибером, который отличился в Семилетней войне. Более того, его "Всестороннее исследование тактики" было признано шедевром генералами и интеллектуалами; Наполеон должен был носить с собой копию этого труда, аннотированную его собственной рукой, во всех своих кампаниях; а его "Предварительное рассуждение", осуждающее все монархии, сформулировало за двадцать лет до революции основные принципы 1789 года. Мы можем судить о восхищении, которое вылилось на Гибера, по теме, выбранной для обсуждения в одном из ведущих салонов: "Кто больше завидует матери, сестре или любовнице господина де Гибера?".117 У него, конечно, была любовница - Жанна де Монтсож, самая последняя и самая долгая из его любовных связей. В горькую минуту Жюли сурово осудила его:

Легкомыслие и даже жестокость, с которыми он относится к женщинам, проистекают из того, что он не придает им особого значения. ... Он считает их кокетливыми, тщеславными, слабыми, лживыми и легкомысленными. Тех, о ком он судит наиболее благоприятно, он считает романтичными; и хотя он вынужден признать в некоторых из них хорошие качества, он не ценит их более высоко, но считает, что у них меньше пороков, чем добродетелей".118

Однако он был красив, его манеры были безупречны, в его речи сочетались содержательность с чувством, а эрудиция с ясностью. "Его беседа, - говорит мадам де Сталь, - была "самой разнообразной, самой оживленной и самой богатой из всех, которые я когда-либо знала".119

Жюли считала, что ей повезло, что Гиберт предпочитал ее собраниям. Очарованные славой друг друга, они развили то, что с его стороны стало случайным завоеванием, а с ее - смертельной страстью. Именно эта всепоглощающая любовь обеспечила письмам Гибера место во французской литературе и среди самых откровенных документов того времени; здесь, даже в большей степени, чем в романе Руссо "Жюли, или Новая Элоиза" (1761), нашло свое живое выражение проторомантическое движение во Франции.

Самое раннее из сохранившихся писем к Гиберу (15 мая 1773 года) показывает, что она уже участвует в его делах. Но ее раздирали угрызения совести из-за нарушения клятвы верности Мору. Поэтому она написала Гиберу, который уезжал в Страсбург:

Ах, mon Dieu! Каким чаром, каким роком вы пришли отвлечь меня? Почему я не умер в сентябре? Я мог бы умереть тогда без... упреков, которые я теперь себе делаю. Увы, я чувствую, что все еще могу умереть за него; нет ни одного моего интереса, которым бы я не пожертвовал ради него. ...О, он простит меня! Я так много страдала! Мое тело и душа были так истощены долгим пребыванием в печали. Полученное известие о нем повергло меня в безумие. Именно тогда я впервые увидел вас; тогда вы приняли мою душу, тогда вы принесли в нее наслаждение. Не знаю, что было слаще - чувствовать это или быть обязанным вам".120