The Story of Civilization 11

К концу сентября Франция имела 500 000 человек под ружьем. Их снаряжение все еще было недостаточным, дисциплина слабой, дух нерешительным; только святые могут с энтузиазмом относиться к смерти. Впервые пропаганда стала государственной отраслью, почти монополией; Жан-Батист Буршот, военный министр, оплачивал газеты для изложения позиции нации и следил за тем, чтобы копии этих журналов распространялись в армейских лагерях, где мало что еще можно было читать. Члены или представители Комитета отправлялись на фронт, чтобы говорить с солдатами и следить за генералами. В первом важном сражении новой кампании - при Хондшоте 6-8 сентября против британских и австрийских войск - именно Дебрель, член Комитета, превратил поражение в победу после того, как генерал Хушар предложил отступить. За эту и другие ошибки старый солдат был отправлен на гильотину 14 ноября 1793 года. Двадцать два других генерала, почти все из представителей Старого режима, были заключены в тюрьму за промахи, безразличие или пренебрежение инструкциями Комитета. На их место пришли молодые люди, воспитанные революцией, - такие, как Хош, Пишегрю, Журдан, Моро, у которых хватило духу применить политику настойчивых атак Карно. В Ваттиньи 16 октября, когда 50 000 французских новобранцев столкнулись с 65 000 австрийцев, сорокалетний Карно взял в руки мушкет и вместе с людьми Журдана вступил в бой. Победа не была решающей, но она подняла боевой дух революционных армий и укрепила авторитет Комитета.

17 сентября послушный Конвент принял Закон о подозреваемых, наделив Комитет или его агентов правом арестовывать без предупреждения любого вернувшегося эмигранта, любого родственника эмигранта, любого государственного чиновника, отстраненного от должности и не восстановленного в должности, любого, кто подал хоть один знак оппозиции Революции или войне. Это был суровый закон, который заставлял всех, кроме ярых революционеров - а значит, почти всех католиков и буржуа - жить в постоянном страхе ареста и даже смерти; Комитет оправдывал его необходимостью поддерживать хотя бы внешнее единство в войне за национальное выживание. Некоторые эмигранты соглашались с "Двенадцатью" в том, что страх и террор являются законными инструментами правления в критических ситуациях. Граф де Монморен, бывший министр иностранных дел при Людовике XVI, писал в 1792 году: "Я считаю необходимым наказать парижан террором". Граф де Флаксландер утверждал, что сопротивление французов союзникам будет "продолжаться до тех пор, пока Конвенция не будет уничтожена". Секретарь короля Пруссии так отозвался об эмигрантах: "Их язык ужасен. Если мы готовы бросить своих сограждан на произвол судьбы, то Франция вскоре станет не более чем одним чудовищным кладбищем".57

В случае с королевой Конвенту предстояло сделать выбор между террором и милосердием. Если отбросить ее раннюю экстравагантность, вмешательство в государственные дела, известную неприязнь к парижскому населению (проступки, которые вряд ли заслуживали обезглавливания), не было сомнений в том, что она общалась с эмигрантами и иностранными правительствами, пытаясь остановить Революцию и восстановить традиционные полномочия французской монархии. В этих операциях она считала, что использует право человека на самооборону; ее обвинители считали, что она нарушила законы, принятые избранными делегатами нации, и совершила государственную измену. Якобы она раскрыла врагам Франции тайные совещания королевского совета и даже планы походов революционных армий.

Она родила Людовику XVI четырех детей: дочь Мари-Терезу, которой сейчас пятнадцать лет; сына, умершего в младенчестве; второго сына, умершего в 1789 году; третьего сына, Луи-Шарля, которому сейчас восемь лет и которого она считала Людовиком XVII. С помощью дочери и невестки Элизабет она с тревогой, а затем и с отчаянием наблюдала за тем, как постоянное заключение подрывает здоровье и дух мальчика. В марте 1793 года ей предложили план побега; она отказалась от него, поскольку для этого нужно было оставить детей.58 Когда правительство узнало об оставленном плане, оно забрало Дофина от матери, несмотря на ее попытки, и держало его в изоляции от родственников. 2 августа 1793 года, после года заключения в Храме, королева, ее дочь и невестка были переведены в комнату в Консьержери - той части Дворца правосудия, которую раньше занимал управляющий зданием. Там с "вдовой Капет", как ее называли, обращались более любезно, чем раньше, вплоть до того, что священник приходил и совершал мессу в ее келье. В конце того же месяца она согласилась на еще одну попытку побега, но она не удалась, и теперь ее перевели в другую комнату и приставили к ней более строгую охрану.