The Story of Civilization 11

Он решил повторить попытку и на этот раз встретиться с врагом напрямую - с "Пятью сотнями", окрашенными в цвета якобинцев. В сопровождении четырех гренадеров он вошел в Оранжерею. Депутаты были возмущены военной демонстрацией; в зале раздались крики "À bas le dictateur! Λ bas le tyran! Hors la loi! [Объявить его вне закона!"; именно этот возглас ускорил падение и смерть Робеспьера. Было внесено предложение объявить Наполеона вне закона; Люсьен Бонапарт, председатель, отказался поставить его на голосование; передав председательство в Пятисотнице своему другу, он взошел на трибуну и выступил в защиту брата. Возбужденные депутаты окружили Наполеона. "Разве за это вы одержали свои победы?" - спросил один из них; другие прижались к нему так тесно, что он был близок к обмороку; гренадеры протиснулись к нему и вывели его из зала. Оживленный свежим воздухом, он сел на коня и обратился к солдатам, которые стояли, изумленно глядя на его разорванную одежду и взъерошенные волосы. "Солдаты, могу ли я рассчитывать на вас?" - спросил он. "Да", - ответили многие, но другие колебались. Наполеон снова был в замешательстве; его грандиозный замысел снова казался разрушенным.

Его спас брат. Люсьен, спеша из Оранжери, вскочил на ближайшую лошадь, поскакал рядом с Наполеоном и заговорил с дезорганизованными гвардейцами властно, красноречиво и со значительным уклоном в правду:

Как председатель Совета Пятисот я заявляю вам, что огромное большинство Совета в данный момент терроризируется некоторыми вооруженными шпильками представителями, которые осаждают трибуну и угрожают смертью своим коллегам..... Я заявляю, что эти дерзкие разбойники, несомненно, оплаченные Англией, восстали против Совета Древних и осмелились заговорить об объявлении вне закона генерала, которому поручено исполнять указ Древних..... Я возлагаю на воинов ответственность за доставку большинства их представителей. Генералы, солдаты, граждане, вы должны признать законодателями Франции только тех, кто склоняется ко мне. Что же касается тех, кто упорно продолжает оставаться в Оранжерее, то пусть их изгонит сила.112

Люсьен выхватил шпагу, приставил ее к груди Наполеона и поклялся, что если его брат когда-нибудь посягнет на свободу французского народа, то он убьет его собственной рукой.

Тогда Наполеон отдал приказ забить барабаны, войскам войти в Оранжерею и разогнать непокорных депутатов. Мюрат и Лефевр с криками понеслись вперед; за ними шли гренадеры с криками: "Браво! За якобинцев! За 93-й год! Это переход Рубикона!" Когда депутаты увидели, что на них надвигаются штыки, большинство из них разбежались, некоторые выпрыгнули из окон; меньшинство собралось вокруг Люсьена. Этот торжествующий церемониймейстер направился к Древним и объяснил им, что в Пятисотне произошла целительная чистка. Древние, радуясь, что выжили, приняли декрет о замене Директории тремя "временными консулами" - Бонапартом, Сьесом и Дюко. Около ста человек из Пятисот были объединены во вторую палату. Затем обе палаты объявили перерыв до 20 февраля 1800 года, оставив консулов писать новую конституцию и управлять Францией. "Завтра, - сказал Наполеон Бурриену, - мы будем спать в Люксембурге".113

ГЛАВА VI. Жизнь в условиях революции 1789-99

I. НОВЫЕ КЛАССЫ

ЗДЕСЬ мы остановим время в его беге и посмотрим на народ, страдающий от сосредоточенной истории. Как и двадцать лет между переходом Цезаря через Рубикон и воцарением Августа (49-29 гг. до н. э.), двадцать шесть лет между взятием Бастилии и окончательным отречением Наполеона (1789-1815 гг.) были столь же богаты памятными событиями, как и столетия в менее судорожные и перестраивающиеся периоды. Тем не менее, под сотрясениями правительства, текучкой институтов и возвышениями гения, элементы и милости цивилизации продолжали существовать: производство и распределение пищи и товаров, поиск и передача знаний, дисциплина инстинкта и характера, обмен привязанностями, смягчение труда и раздоров с помощью искусства, письма, благотворительности, игры и песни; преобразования воображения, веры и надежды. И действительно, разве не в этом заключалась реальность и непрерывность истории, по сравнению с которой поверхностные волнения правителей и героев были случайными и мимолетными контурами сна?