The Story of Civilization 11

В первую неделю ноября по Парижу пронесся слух, что якобинцы готовят восстание населения. Мадам де Сталь отнеслась к этому сообщению достаточно серьезно, чтобы подготовиться к быстрому отъезду в случае вспышки насилия.106 9 ноября (знаменитый восемнадцатый день месяца брюмера) Совет древних, используя свои конституционные полномочия, приказал и себе, и Совету пятисот перенести свои собрания на следующий день в королевский дворец в пригороде Сен-Клу. Расширяя свои конституционные полномочия, он назначил Бонапарта командующим парижским гарнизоном и приказал ему немедленно явиться к Древним в Тюильри и принести присягу. Он пришел в сопровождении шестидесяти офицеров и дал клятву в достаточно общих выражениях, чтобы допустить некоторую свободу последующего толкования: "Мы хотим республику, основанную на свободе, равенстве и священных принципах национального представительства. Мы получим ее, клянусь!"107

Выйдя из зала, он сказал собравшимся войскам: "Армия воссоединилась со мной, а я воссоединился с Легислатурным корпусом". В этот момент некто Ботто, секретарь Барраса, принес Наполеону послание от некогда могущественного Директории с просьбой обеспечить безопасный выезд из Парижа. Голосом, который, как он надеялся, услышат солдаты и мирные жители, Наполеон ошеломил бедного Ботто апострофом, который был почти смертным приговором Директории: "Что вы сделали с этой Францией, которую я оставил вам в ее полном великолепии? Я оставил вам мир, а нашел войну; я оставил вам победы, а нашел поражения! Я оставил вам миллионы из Италии; я нахожу повсюду разорение и несчастье. Что вы сделали со ста тысячами французов, которых я знал, моими товарищами по славе? Они мертвы".

Садисты Наполеона не знали, что некоторые из этих строк он позаимствовал у якобинца из Гренобля; они почувствовали их силу и долго хранили их в памяти как оправдание переворота, который должен был последовать. Затем, опасаясь, что его слова вызовут враждебность Барраса, он отвел Ботто в сторону и заверил его, что его личные чувства по отношению к Директории остались неизменными.108 Он сел на лошадь, осмотрел войска и вернулся к Жозефине, весь трепеща от своего ораторского успеха.

10 ноября генерал Лефевр привел пятьсот человек парижского гарнизона в Сен-Клу и разместил их возле королевского дворца. За ними последовали Наполеон и несколько его любимых офицеров, а за ними - Сьез, Дюко, Талейран, Буррьенн. Они наблюдали, как Совет древних собирался в Марсовой галерее, а Совет пятисот - в прилегающей Оранжерее. Как только Люсьен Бонапарт призвал Пятисотню к порядку, его встретили протестами против присутствия солдат вокруг дворца; раздались возгласы: "Нет диктатуре! Долой диктаторов! Мы, , здесь свободные люди; штыки нас не пугают!" Было внесено предложение, чтобы каждый депутат вышел на трибуну и громко повторил свою клятву защищать конституцию. Так и было сделано, и голосование неспешно продолжалось до четырех часов дня.

Древние тоже не торопились, считая, что нужно дождаться предложений от Пятисот. Наполеон, сидевший в соседней комнате, опасался, что, если в ближайшее время не будут приняты решительные меры, его дело будет проиграно. Между Бертье и Буррьеном он пробрался к трибуне Древних и попытался побудить этих стариков к действию. Но он, столь красноречивый в прокламациях и столь решительный в разговорах, был слишком переполнен эмоциями и идеями, чтобы выступить с упорядоченным обращением к законодательному органу. Он говорил отрывисто, резко, почти бессвязно:

Вы находитесь на вулкане! ...Позвольте мне говорить со свободой солдата.... Я был спокоен в Париже, когда вы призвали меня исполнить ваш приказ.... Я собрал своих товарищей; мы прилетели к вам на помощь.... Люди покрывают меня клеветой; они говорят о Цезаре, о Кромвеле, о военном правительстве.... Время поджимает; необходимо принять срочные меры.... У Республики нет правительства; остался только Совет древних. Пусть он принимает меры, пусть он говорит; я буду вашим представителем в действии. Давайте спасем свободу! Сохраним равенство!109

Депутат прервал его: "А конституция?". Наполеон ответил с гневной страстью: "Конституция? Вы сами ее разрушили; вы нарушили ее восемнадцатого фруктидора, двадцать второго флореаля, тридцатого прериаля. Он больше не вызывает ни у кого уважения". Когда его попросили назвать людей, стоявших за предполагаемым якобинским заговором, он назвал Барраса и Мулена; когда его попросили привести доказательства, он замялся и не смог придумать ничего более убедительного, чем обращение к солдатам, стоявшим у входа: "Вы, мои храбрые товарищи, которые меня сопровождают, храбрые гренадеры, ... если какой-нибудь оратор, привезенный иностранцем, осмелится произнести слова Hors la loi, пусть молния войны мгновенно сокрушит его".110 Вопросы и возражения захлестнули оратора, его слова становились все более путаными, на помощь ему пришли помощники и вывели его из зала.111 Казалось, он погубил свое предприятие.