Решение Бунда бойкотировать выборы в Первую Думу оказалось тактической ошибкой, поскольку большинство евреев охотно воспользовались своим правом голоса. Бунд быстро терял позиции перед своими соперниками, когда репрессивные меры правительства нанесли сильный удар по всем еврейским партиям. Число членов Бунда сократилось с 33 890 в 1906 году до 800 в 1908 году; Поале Цион рухнул с 25 000 членов в 1906 году до 300 в 1908 году1.
Революция 1905 года резко продемонстрировала необходимость единства левых сил, и Бунд ответил на это умеренными национал-автономистскими взглядами, чтобы вновь войти в РСДРП в 1906 году. Там они оставались в незавидной роли посредников в вопросах организации партии, пока революция 1917 года и Гражданская война не разорвали партию на части. Выбор у них был невелик. В борьбе за влияние на еврейские массы они считали, что их главные враги находятся справа - сионисты и Польская социалистическая партия (ППС) Пилсудского. Их тактика была разумной до тех пор, пока они боролись за выживание в ограниченном пространстве Палеи и Царства Польского. Но после 1917 года они оказались в якобы пролетарском государстве, управляемом коммунистами, которые никогда не признавали их претензий на то, чтобы представлять еврейский рабочий класс. Упраздненная как партия, ее члены вступили в Еврейскую секцию Коммунистической партии, которая до своего роспуска в 1930 году стала инструментом антисионистской пропаганды.
В Королевстве Польши русско-японская война предоставила подпольной ППС возможность проявить себя в качестве организатора общественного антивоенного движения и лидера волны забастовок в таких отраслях, как текстильная, страдавших от экономических неурядиц военного времени. Их лидер, Пилсудский, занял бескомпромиссную антивоенную, пораженческую позицию и даже отправился в Японию, чтобы предоставить себя и свою партию в распоряжение врага. Рабочие были самой боевой социальной силой в революции. Более активные в течение 1905 года по сравнению со своими русскими коллегами в Москве и Санкт-Петербурге, они продолжали свои забастовки и насильственные демонстрации в 1906 и 1907 годах на более высоком уровне, чем где-либо в империи. Студенты наиболее остро реагировали на русификаторскую политику в гимназиях и высших школах, создавая свои собственные националистические и социалистические организации, хотя часто вступали в конфликт друг с другом. Аграрные беспорядки, напротив, развивались медленнее и никогда не достигали такого уровня насилия, как в центральных районах.
Тем не менее, русские власти были глубоко разочарованы тем, что их политика натравливания православных крестьян на католических помещиков не вызвала лояльности к престолу, как они ожидали. Как и везде, требования были в основном экономическими, но поднимались голоса за восстановление польского языка в качестве языка начальных школ и местных собраний (гмин). Власти пошли на языковые уступки в польскоязычных провинциях, но не среди литовцев, которые быстро политически радикализировались. В городах и сельской местности политические партии с трудом поспевали за радикальными действиями рабочих и крестьян.
Даже после того, как Октябрьский манифест снизил напряженность в городах, проникновение социалистических агитаторов в сельскую местность усилило анархические настроения крестьянства. Распространился вигилантизм; возникли вооруженные банды; русские чиновники стали объектами убийств; и "государственная власть практически рухнула, поскольку сельские общины де-факто заменили "польскую" власть "русской"". Попытка Дмовского в ноябре 1905 года добиться автономии для Польши по образцу финнов, договорившись с графом Витте, была пресечена варшавским губернатором генералом Георгием Скалоном, который одержал верх над сторонниками жесткой линии в Санкт-Петербурге. Введение военного положения подавило предложение о польской автономии, но одновременно усилило насилие в сельской местности. Государственные репрессии подорвали уступки в отношении религиозной практики и использования языка. Более того, активное участие большого числа поляков в нелегальной деятельности создало массовую базу для будущего движения за независимость, но при этом оставило наследие политической фрагментации и межпартийного насилия, которое бросило мрачную тень на свободную Польшу, ставшую в 1918 году независимым пограничным государством.