Читаем The Translator’s Invisibility полностью

the integration that is achieved escapes, in a vital way, from reflection and emerges in an experimental order, an order of discovery, where success is a function not only of the immense paraphrastic and paronomastic capacities of language, but also of trial and error, of chance. The translation will be essayistic, in the strong sense of the word.

(Lewis 1985:45)

Abusive fidelity can be achieved by various strategies of resistancy worked by various formal techniques, but more often than not the techniques surface accidentally as possibilities are tested, their effects evaluated only after the fact, when rationalization occurs.

The abuses in De Angelis’s “II corridoio del treno” (“The Train Corridor”), also from Somiglianze, offer another illustration:

“Ancora questo plagiodi somigliarsi, vuoi questo?” nel treno gelidoche attraversa le risaie e separa tutto“vuoi questo, pensi che questosia amore?” È buoi ormaie il corridoio deserto si allunga{297} mentre i gomiti, appoggiati al finestrino“tu sei ancora lì,ma è il tempo di cambiare attese” e passauna stazione, nella nebbia, le sue case opache.“Ma quale plagio? Se io credoa qualcosa, poi sarà vero anche per tepiù vero del tuo mondo, lo confuto sempre”un fremeresotto il paltò, il corpo segue una forzache vince, appoggia a sé la parola“qualcosa, ascolta,qualcosa può cominciare.”(De Angelis 1976:36)“Again this plagiaryof resemblance—do you want this?” in the cold trainthat crosses the rice fields and separates everything“you want this—you think thisis love?” It is dark nowand the deserted corridor lengthenswhile the elbows, leaning on the compartment window“you’re still there,but it’s time to change expectations” and a stationpasses, in the fog, its opaque houses.“But what plagiary? If I believein something, then it will be true for you too,truer than your world, I confute it always”a tremblingbeneath the overcoat, the body follows a forcethat conquers, leans the word against itself“something, listen,something can begin.”
Перейти на страницу:

Похожие книги

Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.
Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы.

В новой книге известного писателя, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрываются тайны четырех самых великих романов Ф. М. Достоевского — «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира.Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразилась в его произведениях? Кто были прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой Легенды о Великом инквизиторе? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и не написанном втором томе романа? На эти и другие вопросы читатель найдет ответы в книге «Расшифрованный Достоевский».

Борис Вадимович Соколов

Критика / Литературоведение / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное