The Взгляд

– Первый съезд Народных депутатов специальным решением создал что-то вроде комиссии по расследованию противодействия выборам КГБ. Наша комиссия была фактически первой попыткой поставить работу спецслужб под контроль только-только нарождающемуся тогда гражданскому обществу. И к чести чекистов, надо сказать, они хоть и с трудом, но шли нам навстречу. Они сами говорили, что хотят заниматься своим главным делом – безопасностью страны, а не сгнившего режима. То есть перестроечные процессы шли и в абсолютно закрытом до этого ведомстве. Кстати, именно в то время Лубянка поделилась с нами и «святая святых» каждой спецслужбы. Именами некоторых телеинформаторов. Меня тогда поразили не фамилии тех, кто писал на меня доносы, а их количество. Сегодня все они при должностях, деньгах, обласканы властью.

Костя Эрнст. Большой

Продекларировать, что все, работавшие в программе – самые-самые, было бы, конечно, нескромно. Многим просто повезло. Как, например, мне. Но этих харизматичных Самых тоже было в достатке. И самый успешный из них, во всяком случае, в смысле телекарьеры, это режиссер Константин Эрнст, с 1995 года де-факто рулящий Первым каналом. Именно начиная с его персоны мне легче всего выстроить галерею ТВ-икон эпохи «Взгляда».

В каждой шутке есть доля шутки – добавляю я, упоминая о Константине Львовиче Эрнсте как о самом значительном своем телевизионном достижении. И еще вспоминаю игривые вирши Андрея Макаревича: «В этом мире случайностей нет и крайне редки совпадения». Костя с раннего детства мечтал снимать кино. Но стал ТВ-боссом и ТВ-мастером. Так совпало. Потому что в середине 80-х нас с ним познакомила Наташа Макаревич, младшая сестра основателя «Машины времени», который жил тогда в одном дворе с Константином. Я в свою очередь познакомил его с Александром Любимовым. И оказался Эрнст в Останкино… Такое впечатление, что навсегда.

Весь нынешний истеблишмент наш – родом из Питера. И руководитель самого могущественного отечественного телеканала в своих интервью тоже любит пробросить, что, мол, вырос на Восьмой линии Васильевского острова. Ну так и есть. Рос. И вырос. Стал Большим.

Только он такой же ленинградец как, например, рожденный в СССР Юрий Шевчук. Потому что родился то будущий Матадор Российского ТВ в «хрущевке» на Соколе, в семье перспективного сельхозвельможи Льва Константиновича Эрнста. Назвали его Костей именно в честь дедушки. Потом профессора Эрнста перевели в Ленинград. Когда в 80-е отца в очередной раз повысили и вице-президент ВАСХНИЛ переехал в Белокаменную, Костя вновь стал москвичом.

Рассказывая мне о новичке в нашей тогдашней компании, Наташа категорично заявила:

– Ну с этим ты точно не сойдешься. Совсем вы разные. Вам даже поговорить не о чем будет.

Угу. Закончили мы этот день на Костиной кухне, в компании его подружек. Через неделю мы с Костей вдвоем уехали. Каникулярничать в Крым. В незабвенный Никитский ботанический сад, где на территории благоухающего заповедника в ту пору располагался уникальный мини-пансионат для с/х академиков. И, естественно, Костин отец, второй человек в Академии имел возможность свою квоту переруливать на единственное чадо.

Райский оазис в бумагах ВАСХНИЛ, по всей видимости, числился как полигон для выращивания чудесных мега-персиков, кража коих из под носа недокормленных сторожевых овчарок и вооруженных дробовиками пьяниц-охранников, была одним (но, увы, не единственным) из наших экстремальных крымских развлечений. И ездили мы туда до тех пор, пока не рухнула страна, в которой только и возможно было существование столь нерентабельных и по-пелевински невероятных заведений как «Дом отдыха в Никитском саду».

Ночные набеги не имели под собой утилитарной основы. Кормили академиков в приватной столовке не то чтобы изысканно, но вполне по советским меркам деликатесно. Сельхозэлита гурманствовала по чину и профилю своего позиционирования. Так что витаминов и калорий хватало. Кражи носили исключительно спортивный характер. Бесплатный аттракцион. С умеренным риском получить порцию дроби или укус разъяренного пса.

Во время дневной прогулки, возвращаясь из сельского магазинчика с бутылками приторной «Изабеллы» вдоль периметра секретного «лабораторного» сада, мы находили «точку входа»: место, которое казалось подходящим для персик-авантюры.

Отравлялись на жатву после полуночного купания в запретной зоне на мысе Монтедор. Плескание в темноте с одной стороны вымывало хмель, а с другой, учитывая безрассудное ныряние среди хищно отточенных скал заповедника, поднимало уровень адреналина на «операционный уровень».