…мы предлагаем способ с чем-то быть, быть в каких-то задачах – друг для друга. Это хороший наверное формат, потому что мы друг друга не знаем, и мы не знаем как работать. <…> Вот это схватывание, с которым в какой-то момент мы все согласны, вносится как предложение или изменение. Мы ведь что-то другое сегодня не схватили, а схватили сегодня именно это.
Несмотря на то, что за видимой зрителю частью работы стоит скрытый длительный процесс, о котором нам ничего неизвестно, он угадывается в работе; по крайней мере, это усилие по попытке понять,
То, что я вижу в этой работе, – три сосредоточенные места сборки внимания, распределяющие его в пространстве перформанса между друг другом, объектами, текстами, внутрь собственных тел и вовне их, создание хрупких, часто кратковременных связей между прочитанными кусочками текстов, ускользающими и впитанными смыслами; чуткость. И неизбежную фрагментарность всего угаданного мной, неизбежность ошибок и искажения в процессе слежения за чужим познанием. Максимальное приближение к пониманию/ощущению чужой чуждости. Или три: стратегии чтения и понимания, способа мышления, процесса вхождения текста в тело, тела, пробующие тексты. Или три варианта преодоления разделения на субъект и объект в процессе познания / производства знания.
Создание новых способов быть вместе, принципов коллективной работы, сообщества и самоорганизации, – темы, обсуждение которых активно велось на протяжении всех 2010-х, и продолжается сейчас, – странным образом упускало из виду уровень субъектности, сосредотачиваясь на межсубъектных отношениях. Но, как кажется, построение иных сообществ невозможно без становления иными, а оба эти уровня должны анализироваться вместе. Схемы субъективации, предлагаемые проектами, которые я описываю, уже закладывают в себя представление о субъекте как точке сборки, субъекте как результате пересечений, субъекте как коллективном проекте. Отвергая политику идентичности, они предлагают другие принципы солидаризации: чужой+чужой[241]
(в терминологии Йожи Столет), ситуативная солидарность[242] (Донна Харауэй), номадизм[243] (Рози Брайдотти).Если в нулевые и до середины 2010-х главным вопросом политически заряженного искусства был «как нам выстроить отношения с другими?» (властью, поколениями, «меньшинствами»: мигрантами, ЛГБТИК+, женщинами и т. д.), то сейчас в этом поле главным вопросом стал «как НАМ стать другими?» (киборгами, не-антропоцентричными, номадами, квирами, пост-женщинами, текучими субъектами и т. д.), – и каждая из частных постановок этих вопросов дает нам в итоге самый главный:
Это и есть горизонт утопии, вполне при этом реализуемой и рационально понимаемой, утопии как необходимости: если мы не переизобретем себя, разве сможем мы переизобрести мир? Если не придумать сначала, каким может быть этот новый мир, как приблизить его?
Эта микрополитика является тем не менее радикальной: уровень ответственности, предполагаемый ею, невероятно высок и может ощущаться как бремя, если не помнить о том, что эта ответственность распределена между всеми – не только людьми, не только объектами, идеями и текстами, но между длинными и запутанными связями между нами. Как пишет Аннмари Мол, мы не