Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

В течение одного-единственного дня Курт родился на глазах публики, умер в уединении своей собственной тьмы и был воскрешен силой любви. Это был экстраординарный трюк, неправдоподобный и практически невозможный, но то же самое можно было сказать о столь значительной части его огромной жизни, начиная с того, откуда он был родом.

Глава 1 Сперва вопя что есть мочи Абердин, Вашингтон Февраль 1967 – декабрь 1973

Он заведомо добивается того, чего хочет, сперва вопя что есть мочи, а затем плача, если первый способ не работает.

– Отрывок о восемнадцатимесячном Курте Кобейне из школьного доклада его тети

Курт Дональд Кобейн родился 20 февраля 1967 года в больнице на холме с видом на Абердин, штат Вашингтон. Его родители жили в соседнем Хокиаме, но именно Абердин был родиной Курта. Он проведет три четверти своей жизни в десяти милях от этой больницы и навсегда останется тесно связанным с этими местами.

Любой, кто выглянул бы из больницы Грейс-Харбор в тот дождливый понедельник, увидел бы край суровой красоты, где леса, горы, реки и могучий океан пересекались в великолепной перспективе. Покрытые деревьями холмы окружали пересечение трех рек, впадавших в близлежащий Тихий океан. В центре всего этого находился Абердин, крупнейший город округа Грейс-Харбор с населением 19 000 человек. К западу от Абердина располагался маленький Хокиам, где в крошечном бунгало жили родители Курта, Дон и Венди. А южнее, за рекой Чехалис, находился Космополис, откуда была родом семья его матери, Фраденбурги. В день, когда не было дождя, что было редкостью в регионе, где выпадало более 80 дюймов осадков в год, открывалась видимость на девять миль вперед до Монтесано, где вырос дед Курта, Лиланд Кобейн. Это был достаточно маленький мир, и Курт в конечном счете стал самым известным творением Абердина.

Из трехэтажной больницы открывался вид на шестую по загруженности рабочую гавань Западного побережья. В Чехалисе плавало так много бревен, что легко было представить, как с их помощью можно пересечь устье длиной в две мили. На востоке находился центр Абердина, где торговцы жаловались на то, что постоянный грохот грузовиков с древесиной отпугивает покупателей. Это был рабочий город, и его работа почти целиком зависела от превращения дугласовых пихт с окружающих холмов в предмет торговли. Абердин был домом для 37 различных целлюлозных, галечных или лесопильных заводов. Их дымовые трубы затмевали самое высокое здание города, имевшее всего семь этажей. Прямо вниз по холму от больницы находилась гигантская дымовая труба завода Районье – самая большая башня, которая простиралась на 150 футов к небу и извергала бесконечное божественное облако древесных отходов.

Хотя Абердин и гудел от движения, ко времени рождения Курта его экономика постепенно сокращалась. Округ был одним из немногих в штате с сокращающимся населением, поскольку безработные пытали счастья в других местах. Лесная промышленность начала страдать от последствий оффшорной конкуренции и чрезмерной вырубки леса. Ландшафт уже демонстрировал явные признаки такого чрезмерного потребления: за городом простирались полосы вырубленных лесов, напоминающие теперь только о первых поселенцах, которые «пытались все это вырубить», как гласит название местной исторической книги. Отсутствие работы повлекло за собой более тяжелые социальные последствия для общества в виде роста алкоголизма, насилия в семье и самоубийств. В 1967 году здесь было 27 таверн, а центр города включал в себя множество заброшенных зданий, некоторые из них стали публичными домами, пока их не закрыли в конце пятидесятых. Город был печально известен этими местами, и в 1952 году журнал Look назвал его «одной из горячих точек в борьбе Америки против греха».

Тем не менее городская деградация в центре Абердина была сопряжена с тесной социальной общностью, где соседи помогали соседям, родители участвовали в делах школ, а семейные связи оставались крепкими среди разнообразного иммигрантского населения. Количество церквей численно превосходило количество таверн. Это было тем самым местом, как и большинство маленьких городов Америки в середине шестидесятых, где у детей на велосипедах была полная свобода действий в их районах. Когда Курт вырастет, весь город станет его задним двором.