Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

В Монтесано Курт вернулся в свою подвальную комнату в доме на Флит-стрит. Его борьба с отцом за свои права обострилась – как будто время, проведенное вдали от Дона, только укрепило его решимость. Все стороны знали, что присутствие Курта не было долговременной мерой – они взаимно переросли свою потребность или нужду друг в друге. Гитара Курта делала жизнь более терпимой, и он репетировал часами. Его друзья и семья начали замечать, что он становится все более искусным в этой игре. «Курт мог сыграть любую песню, прослушав ее всего один раз, от Air Supply до Джона Кугара Мелленкампа», – вспоминал его сводный брат Джеймс. Семья взяла напрокат фильм «Это – Spinal Tap»[56], и Курт с Джеймсом посмотрели его пять раз подряд – вскоре он начал повторять диалоги из фильма и играть песни группы.

Когда Курт вернулся к Дону и Дженни, в семье произошло еще одно самоубийство. Кеннет Кобейн, единственный оставшийся в живых брат Лиланда, впал в уныние из-за смерти жены и выстрелил себе в лоб из пистолета 22-го калибра. Эта потеря была почти невыносима для Лиланда: совокупный эффект от трагической гибели его отца, сына Майкла и трех братьев умерил его буйство жестокой меланхолией. Если считать смерть Эрнеста самоубийством из-за алкоголя, то все трое братьев Лиланда погибли от собственной руки, двое из них – застрелившись.

Курт не был близок с этими дядями, но скорбь охватила весь дом. Казалось, что вся семья проклята. Его мачеха приложила все усилия, чтобы найти Курту работу по стрижке газонов, поскольку это была единственная работа, которую можно было найти в Монте, кроме лесозаготовок, конечно. Курт подстриг несколько газонов, но быстро заскучал. Пару раз он заглядывал в объявления о найме, но в Монтесано было не так уж много вакансий.

Крупнейшее экономическое предприятие округа – атомная электростанция Satsop – обанкротилось еще до того, как было полностью построено, оставив без работы пятнадцать процентов населения, что вдвое больше, чем в остальном штате. Все достигло критической точки, когда Дон объявил, что если Курт не собирается идти в школу или работать, то должен пойти в армию. Следующим вечером Дон пригласил рекрутера военно-морского флота для разговора с его сыном.

Вместо сильного своенравного человека, который позже мог бы схватить моряка за шиворот и вышвырнуть головой вперед за дверь, рекрутер увидел печального и подавленного мальчика. Курт, ко всеобщему удивлению, выслушал его презентацию. В конце вечера, в основном чтобы утешить отца, Курт сказал, что подумает над этим. Для Курта служба казалась сущим адом, но это был ад с другим почтовым индексом. Как сказал Курт Джесси Риду, «по крайней мере, флот может дать тебе горячее три раза в день и койку». Для парня, который жил на улице и спал в больничных приемных, гарантия жилья и пищи без родительской помощи казалась заманчивой. Но когда Дон попытался убедить его позволить рекрутеру вернуться на следующий день, Курт сказал, чтобы он забыл об этой затее.

Отчаянно нуждаясь хоть в чем-то, Курт обрел религию. Они с Джесси были неразлучны в течение 1984 года, это распространялось и на совместное посещение церкви. Родители Джесси, Этель и Дэйв Рид, были ревностными христианами, и семья ходила в баптистскую церковь Сентрал-парк, расположенную на полпути между Монте и Абердином. Курт начал регулярно посещать воскресную службу и даже появлялся в молодежной христианской группе в среду вечером. В октябре его крестили в этой церкви, хотя никто из членов семьи при этом не присутствовал. Джесси даже вспомнил, как Курт пережил опыт обращения в новую веру: «Однажды ночью мы шли по мосту через реку Чехалис, он остановился и сказал, что принял Иисуса Христа в свою жизнь.

Он просил Бога «войти в его жизнь». Я отчетливо помню, как он говорил об откровениях и спокойствии, о которых говорят все, когда принимают Христа». В течение следующих двух недель Курт говорил тоном пылкого ревностного христианина. Он начал отчитывать Джесси за то, что тот курил, пренебрегал Библией и был неважным христианином. Религиозное обращение Курта совпало с одним из его многочисленных периодов трезвости. История с наркотиками и алкоголем всегда состояла из загула, за которым следовало воздержание. В том же месяце он написал письмо своей тете Мари, в котором изложил свои взгляды на марихуану:

Я только что закончил смотреть «Косяковое безумие»[57] по MTV… Он был снят в тридцатых годах, и если делали хотя бы одну затяжку этим дьявольским наркотиком, то он сильно их одурманивал, и они убивали друг друга, заводили романы, сбивали невинных жертв машинами. Они отправили одного подростка, похожего на Бивера[58], под суд, обвиняя в убийстве. Ничего себе, это – самое волнующее, с чем я мог столкнуться. Это казалось огромным преувеличением, но я принимаю всю идею, стоящую за этим. Наркотики – отстой. Я знаю это из собственного опыта, потому что на какое-то время впал в летаргию, как заплесневелый кусок сыра. Я думаю, что это было большой проблемой и моей мамы, и для меня.