Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

Его песни были наиболее плодотворным аспектом этого разрыва. То, что он писал и рисовал, демонстрировало более яростный и патологический результат. На одном рисунке изображен инопланетянин, с которого медленно сдирают кожу; на другом – женщина в шляпе Ку-клукс-клана задирает юбку и показывает свое влагалище; на третьем изображен мужчина, вонзающий в женщину свой пенис; и еще на одном изображены мужчина и женщина, занимающиеся сексом над надписью: «Rape, Rape»[136]. Подобных рисунков было множество. Целые страницы историй с трагическими концовками и тревожными образами. Типичным было следующее перечисление: Когда я рос, я хотел быть педиком, ниггером, дрянью, шлюхой, евреем, латиносом, фрицем, макаронником, пассивным гомиком, белым хиппи, жадным, делающим деньги, здоровым, потным, волосатым, мужественным, странным последователем новой волны, сторонником правого крыла, сторонником левого крыла, куриным крылом, шестеркой, агрессором, тупым придурком, физиком-ядерщиком, консультантом анонимных алкоголиков, психиатром, журналистом, вонючим кулаком, любовным романистом, геем, черным, калекой, наркоманом, ВИЧ-положительным, гермафродитом, флиппером, жиртрестом, анорексиком, королем, королевой, ростовщиком, брокером, курильщиком (все шикарно, лучше меньше, да лучше, бог-гей, гарпунь улов), журналистом, рок-журналистом, сердитым, капризным, средних лет, озлобленным, маленьким, тощим, самоуверенным, старым, импресарио и редактором фанзина, который берет с маленького процента еще меньший процент. Держи их порознь, изолируй, в единении сила, не уважай чужие чувства. Убить себя, убить себя, убить, убить, убить, убить, убить, убить, насиловать, насиловать насиловать насиловать насиловать насиловать – это хорошо, насиловать – это хорошо, насиловать, убивать, насиловать, жадность, жадность, хорошая жадность, хорошее изнасилование, да, убивать.

Однако большая часть ярости была обращена внутрь. Если и была какая-то основная тема в его сочинениях той осенью, так это ненависть к самому себе. Он воображал себя «плохим», «ущербным», «больным». Одна страница рассказывала сумасшедшую историю, совершенно фантастическую, о том, как он любил пинать ноги пожилых женщин, потому что «к этим лодыжкам прикреплена пластиковая бутылка с мочой и трубка, ведущая в старое изношенное мускулистое влагалище; желтая жижа разлетается повсюду». Затем он искал «50-летних педиков, у которых та же мышечная недостаточность, но в другой полости… Я пинаю их резиновое белье, и коричневое вещество впитывается в их бежевые брюки». Но эта тревожная история в конечном счете превращается в насилие над автором: «Затем люди без особых фетишей пинают меня по всему телу и голове и смотрят, как красное дерьмо брызжет, и бежит, и впитывается в мои синие джинсы и белую рубашку». История кончилась тем, что он несколько раз написал: «Я плохой», а потом двадцать раз большими буквами, размером с те, которыми он расписывал баллончиком с краской стены Абердина: «Я, Я, Я» – пока наконец у него не кончилось место, заполнив каждый дюйм страницы. Курт написал это с таким нажимом, что перо прошло сквозь бумагу. Он не делал никаких попыток скрыть эти истории, наоборот, его дневники валялись раскрытыми по всей квартире. Дженнифер Финч начала встречаться с Гролом и, прочитав кое-какие записи, оставленные на кухонном столе, уловила его страдания. «Я беспокоилась о Курте, – вспоминала она. – Он просто вышел из-под контроля».

Ненависть, которую Курт испытывал к другим, была слабой по сравнению с той жестокостью, которой он описывал себя. Тема самоубийства поднималась неоднократно. Одна обличительная речь подробно описывала, как он мог превратиться в «Хелен Келлер, проколов себе уши ножом, а затем вырезав свою гортань». Курт неоднократно фантазировал о рае и аде. И те и другие принимали идею духовности как спасение после смерти, но столь же часто искренне отвергали ее. «Если ты хочешь узнать, что такое загробная жизнь, – размышлял он, – тогда надень парашют, сядь в самолет, вколи себе в вены изрядную дозу и сразу же после этого выпей закиси азота, а затем прыгни или подожги себя».

Ко второй неделе ноября 1990 года в дневниках Курта появился новый персонаж, и эта фигура вскоре войдет почти в каждый образ, песню или рассказ. Он намеренно писал ее имя с ошибкой и тем самым даровал ему собственную жизнь. Как ни странно, он наделил ее женским обликом, но с тех пор как она стала его великой любовью той осенью и даже заставила его блевать, как и Тоби, в этом гендерном выборе была некая справедливость. Он называл это «героиней».

Глава 13 Библиотека Ричарда Никсона Олимпия, Вашингтон Ноябрь 1990 – май 1991