Тяжело ковалась Победа

Пришлось в лес убраться, на зачистку. Там старая избушка с каменным полом и печкой-каменкой. Вместо трубы у нее – дымное окно (хайло). Да нары для спанья. Пока родитель воевал, в избушке обитал соседский мужик, по хромоте от службы освобожденный. Игнат ловил рыбу, вялил, промышлял пушным зверем, капканы ставил. Он числился у родителей в вечных должниках. Чарочку любил – хлебом, бывало, не корми. Как попадет в Холмогоры, все в кабаке спустит. Тут уж он все деньги, какие есть, растрактирит и еще в долг напьет. Когда родитель объявился, его как водой смыло. Спьяну, видать, кому-то сболтнул, что Михайло в лесу скрывается. Так что когда мы с матерью добрались с поживой, то на месте избушки обугленные бревна валялись. Спалили! Искали, значит, родителя. А он, видать, раньше смекнул, что Игнат долго молчать не сможет: у него и вода-то во рту не держалась. Поэтому загодя перебрался в дальнюю лесную избушку, где мужики вместе с Филипповичем останавливались во время охоты на медведей.

Петр Семенович хоть и кормил вшей в окопах вместе с моим родителем, а с англичанами быстро сдружился – ездовым нанялся. Амуницию у них скупал, обмундирование за мясо да за вино, а потом сбывал деревенским.

Никто в ту пору не ведал, что скоро лихота падет на всю большую семью Семена Филипповича, деда Никиты.

Яков и Гаврил у англичан тоже служили. Часто наезжали в деревню: заберут девок – и на рысаках в Холмогоры кутить, потом по деревням с гармонью. Деньги куда-то девать надо было? Жалованье ведь платили: офицеры! А девки покрасоваться сами не свои: нарядятся – и давай выплясывать. Думали, веселая жизнь без конца.

Но, как говорят, у каждого восхода свой закат.

Где-то осенью девятнадцатого англичане убрались, вслед красные наскакали. И началось: кто у англичан служил? Петра Семеновича долго таскали в следственный отдел. Гаврил и Яков куда-то скрылись. Зимой двадцатого они ночью тайком пробрались, а наутро их и сцапали. Свиданий Семену Филипповичу с сыновьями не давали, даже близко к Холмогорскому монастырю не подпускали, где их держали, да еще пригрозили: будешь надоедать – сам вляпаешься.

Летом двоюродница часто ночевала с подружками в острову, чтобы чуть свет не бежать из дому на дойку. Коров еще весной туда перевозили – они так там и паслись. Она с солнышком вскакивала, доила коров и несла своим парного молочка, пока они из дому не разошлись. И где-то в это же время, раненько утром, арестантов гоняли на лесоповал. Крик, шум, ругань в колонне… Монахи, босоногие офицеры, оборванные мужики… Плелись еле-еле, конвой матюгался… Вскоре колонна скрывалась за поворотом. Девки часто слышали: пах, пах! Однажды она заметила в колонне Гаврила и Якова. Мать ее шепнула потом Филипповичу. Он несколько раз ночевал в острову, но… сколько ни всматривался, так ничего и не высмотрел…

По всей России такая круговерть пошла… Деникин, Колчак, Врангель… Белые, красные…

В двадцатом, кажись, с Польшей еще схватились. И там много наших полегло…

При продовольственной разверстке хлеб у крестьян почти весь изымали, только-только на еду-то оставляли, а иногда и тот забирали. Во многих губерниях постреливать начали. Федора и Андрея направили на тамбовских мужиков, а моего родителя и отца Никиты послали на кронштадтских матросов. Федор сплоховал – не укараулил арестованных мужиков: они каким-то чудом из сарая выбрались, колом его огрели, обмотками связали, винтовку прихватили и скрылись. Осудили его на пять лет, а могли и расстрелять. Петра ранило осколком, он раньше всех и вернулся.

Потом ввели продовольственный налог. Вроде полегче стало.

Дальше – больше. Одних мужиков начали раскулачивать, других – сгонять в колхозы. Народ зашевелился – побежали на стройки, в города… Деревню вот и растревожили: кто сам поехал в поисках лучшей доли, кого под конвоем повели.

– Деда, деда, – подал голос Алеша, – пойдем! А то бабушка ругать будет.

– Завтра продолжим, – согласился Алексей Михайлович. – История-то длинная…

– Деда, – задрав голову, спрашивал Алеша по дороге, – бабушка говорит, подглядывать нехорошо.

– Конечно, – подтвердил Юрий Павлович.

– А почему он подглядывал за девочкой?

«Играл, а запомнил», – подумал Юрий Павлович.

3

Всю ночь шел мелкий, противный дождь. Утром ветер тащил над крышами мрачные тучи. Казалось, измороси не будет конца.

Алеша кутался в лоскутное старенькое одеяло, ныл и который раз спрашивал: «А когда папа приедет?»

Юрий Павлович решил развлечь внука – сделать тележку с двумя десантниками. Тележка должна была катиться на двух колесиках, а солдатики – поворачиваться.

Юрий Павлович вырезал из фанеры фигурки и отдал внуку раскрашивать, а сам принялся мастерить остальное. Дело оказалось непростым, заняло весь день. К вечеру тележка была готова. Земля к тому времени обсохла, они покатали тележку по двору. Солдатики, в красных беретах, с черными автоматами, хоть и лениво, но поворачивались.