Тяжелый дивизион

— Дура' и ты, я вижу.

— Спасибо. Один вы, дядя, умный.

— Пошел вон, мальчиш'а!

XXI. Четыре тысячи бомб

Наблюдательный пункт батареи был ближе всех других к окопу. Здесь лес выходил на песчаный косогор над разросшимся и обмелевшим оврагом. В крепкие глинистые массивы у выбившихся наружу цепких корневищ были глубоко врезаны красные срубы-клетки для наблюдателей. В бинокль легко можно было рассмотреть три линии германских окопов, широкие полосы проволоки, кольца и полукруги межокопных укреплений.

— Крепость, — сказал Кольцов. — Но мы ее смешаем с грязью. Дайте срок!

Направо и налево шевелились наблюдатели легких.

— Но такой пункт нельзя не заметить, тут все разрыто, и вам не дадут покоя, — сказал Андрей.

— Да, густо. Да ведь это неважно. Все цели пристреляны. Долби и долби.

В передовой линии было полно народу. У пехотинцев на поясах маленькими зубчатыми палицами висели гранаты. Офицеры суетливо бегали по траншеям, веселым разговором старались поддержать дух бойцов.

Окоп гудел бодрыми голосами. Немцы, зачуяв подготовку наступления, больше не отвечали на попытки братания, но по окопам, чтобы не дразнить пехоту, не били, предпочитая поражать шрапнелью леса, в которых притаилась артиллерия. Ударники собрались у пулеметных гнезд, в вынесенных вперед укреплениях. Саперы рыли проходы, которые должны были приблизить наступающих к проволоке противника.

Андрей прошел в такой окоп с молодым, толстощеким, как бульдог, прапорщиком. Прапорщик носил охотничьи сапоги, оканчивающиеся кожаными штанами до пояса, и держался героем по призванию. Удивительные сапоги позволяли ему с пренебрежением относиться к грязи, заполнявшей окоп. Он не разбирая шагал по жижице, слегка прихрамывая. Унтер-офицер, пулеметчик, сказал Андрею, что у прапорщика в ягодицах сидят две шрапнельные пули. Прапорщик не пожелал эвакуироваться и за это представлен к Георгию.

Понимающе подмигивая, подстреленный герой сказал Андрею:

— А у вас там здорово готовятся. Эх, и дерганем мы немцев.

— А вы в своих уверены?

Лицо прапорщика на мгновение выразило тоску, но сейчас же подобралось и налилось благоприобретенным выражением уверенности.

— Мы сейчас выявляем солдат покрепче и группируем их вокруг себя. Ведь если вы стукнете немцев как следует, наступать будет легче легкого, а прорвемся — кавалерия подхватит наступление. Казачки не выдадут! А у нас на каждого ударника по пулемету. Да мы их пулеметным огнем замучаем. А то, может, и вообще настроение у солдат переменится. Я бы, знаете, — сказал он, помолчав, — погнал бы к чертовой матери всю эту шушеру, что воевать не хочет, большевиков, меньшевиков и каких там еще… Не хочешь воевать — вали домой! Они в тылу были бы полезнее, а армия сразу бы освободилась от гнили.

«А ведь он дурак, — подумал Андрей. — Но первая часть его рассуждений — увы! — совсем похожа на мои вчерашние мысли».

— А как бы вы это сделали? — спросил он вслух. — Кого отпускать, кого нет, сколько нужно оставить? А если разбегутся спецчасти и тыл? Только объявите демобилизацию — все хлебопеки и кашевары первые уйдут по домам. Останетесь с сотней ударников…

— Да, конечно, — быстро сдался прапорщик. — Но и толку от этой шушеры мало. Я вот еще иногда думаю — хорошо бы, если бы немцы по окопам стукнули сейчас, может разозлился бы народ, а то никакого духа нет.

«Окончательный дурак», — решил Андрей и пошел обратно.

Дороги грохотали двуколками. Тяжело ступая плоскими лапами, на которые переваливались высокие, в сажень, колеса, передвигались при свете факелов старомодные бронзовые пушки. Телефонисты с кондукторскими фонарями, похищенными на железных дорогах, копались в мшистых пролежнях леса, упрятывая проволоку под землю. На батареях, согласно инструкции, тщательно убирали все, что могло бы обнаружить расположение артиллерийских частей для наблюдателя с аэроплана. Свертывались выгоревшие на солнце, поблекшие от дождей палатки, убирались бумажки, белье, строганые доски. Еловыми ветками и охапками папоротника забрасывали ящики и штабеля снарядов.

В офицерской палатке Кольцов готовился к походу на наблюдательный. Он набивал распухшую сумку еще какими-то кроками, картами, полевыми книжками. Архангельский, подражая ему, складывал по-новому карту участка. Перцович спал. Ему предстояло идти в окопы сейчас же после артиллерийской подготовки.

Подали коней, и наблюдатели уехали. Андрей остался на батарее единственным офицером.

Наводчики еще вечером сняли чехлы с орудий, проверили панорамы. В три часа утра прошли по блиндажам, и номера принялись укреплять деревянные упоры для хоботов гаубиц. Свободные канониры, зевая и разминаясь, уселись на бревнах блиндажей, на краю защитного окопика, крутя вертушки. Лес просвечивало неясное, предосеннее утро. Ветерок заставлял дрожать высоко вознесенные вершины.

В четыре утра где-то впереди ударил гулкий пушечный выстрел. Все вскочили на ноги. Номера окружили орудия.