Тяжелый дивизион

Старик повел Андрея в кабинет. На ковре посредине комнаты был расставлен ломберный стол. Здесь винтили при свечах. На стене, распластавшись под стеклом, летела кровная скаковая лошадь. Мясная корова с выменем до земли была разграфлена на части, напоминая карту штатов Северной Америки. В шведском шкафу Трегубенко нашел пачку брошюр, частью на русском, частью на английском языке.

— Вот, дочка переводит. Не зря деньги брошены!

Он показал Андрею брошюры по различным отраслям животноводства, об удобрении, о полевых машинах.

— Все по-американски. Заводик спиртовой видели? Тоже как в Америке. На гнилой картошке, на шелухе, на отбросах. Вот, ваше благородие, из мусора деньги делаем! Ничего не пропадет.

— А почему у завода военная охрана?

— Ну как же? Взят правительством на военные нужды. Мне самому две четверти спирта в неделю гонят. А так — ни-ни, ни мерзавчика! Плохо чистят, подлецы, — сивухой так и разит... Что ж, людей берут, лошадей берут на оборону. Ну и заводы берут, все берут.

— Вы много теряете на этом?

— Теряю? С какой радости? Платят, конечно... И без хлопот... И деньги хорошие. Сам бы таких не имел... и не спросил бы. Хороший интендант был. Ну, я ему закусон, шампанское, грибков... Дело в шляпе. Это, знаешь, что бога гневить. Грех, конечно, сказать, а война деньги делает. Бо-ольшие деньги!..

Андрею вспомнился земгусар под Барановичами.

— А откуда же эти деньги? — сухо спросил он.

— То есть как откуда? — плохо соображал подвыпивший старик. — Деньги без пометки. Где побывали — книгу писать можно. Кажется, написал даже один... Господин Гребенка, что ли? В молодости читал — занятно...

— Вы приобрели деньги — значит, кто-то их потерял. Кто же потерял эти миллиарды? Ведь и на других заводах, очевидно, те же порядки.

— А ты не думай, друг! Деньги на дело пойдут. После войны оживет страна. Сколько денег у народа будет! Вот вы небось какое жалованье загоняете. А полковники ваши: суточные да подкормочные, на лошадей да на фураж, — все офицерские жены копят. Сколько капиталистов будет! А фабриканты? Эти ротами в миллионеры лезут. Вот кому лафа. Капитал теперь в такой оборот пущен, что даже страшно становится. А кто потеряет? Да никто, думаю... Ну, вот с этих немцев проклятущих контрибуцию возьмем, пусть жестокостями не занимаются. И вам перепадет, — подмигнул он глазом.

Андрей выбежал из комнаты. «Фабриканты — в миллионеры, солдаты — в инвалиды. Что же это за чертова карусель!» Он промчался по аллее сада и сразу пошел спать. Твердо решил уехать утром.

Но в постели мысли вернулись к Елене. Еще ближе стала девушка из разоренной семьи.

Он повернулся на другой бок и зевнул в сладостном предчувствии встречи.

На другой день все встали к обеду. Опять долго ели, пили, строили под столами ряды пустых бутылок, рассказывали анекдоты, а вечером танцевали.

И опять сквозь освещенное окно видел Андрей меховую накидку и высокую прическу Елены. Владимира нет. Елена часто одна. Большинство гостей пьяны — им не до дам. Но когда девушка делает вид, что хочет уйти, — кто-либо из хозяев удерживает ее.

— Что вы, Елена Павловна, что вы, голубушка? Кто же со свадьбы вечером уходит? Сегодня уж последний день. Посидите с нами, голубушка.

Девушка, наклоняя голову, проплывала в вальсе мимо, грустные глаза — как хорошо, что грустные, — глядели из дальних углов, но Андрей крепился. Только поздней ночью, когда никто, по-видимому, не собирался проводить Елену, он подошел к ней и спросил:

— Может быть, вы позволите мне проводить вас домой? — а сам думал: «А что, если Владимир ждет ее где-нибудь на улице или же у ее дома?»

— Пожалуйста. Правду сказать, я немного трушу. Тут в деревне собаки такие злые, да и парни иногда задевают. Я даже думала дождаться утра...

Андрей взял ее под руку, и они пошли в темноту деревенской ночи.

Андрей опять трудно молчал и думал о том, что завтра во что бы то ни стало нужно ехать на фронт. Опять Минск, переполненный сестрами, тыловыми офицерами. Больной и пьяный прифронтовой город. Огромная гостиница-кабак. Опять набитые серыми шинелями эшелоны пополнений. Дальше — открытое солнцу и вражеским аэропланам Молодечно, и опять надоевшие грязные халупы, палатки, в которых не выпрямиться, пьянство и картеж. Образы, мелькнувшие перед глазами за эти дни, будут остро ранить воображение, вспаивая ненависть к будням войны. А эта девушка, которая идет рядом, она вся из мирной, уютной и радостной жизни. Задумчивая, приветливая, с длинными пальцами, с копной мягких душистых волос.

Так шли молча, каждый занятый своей думой.