Тяжелый хлеб

-- Отбери костюмы-то, -- сказал после молчания Сусликов: -- да программу составь!

-- Что программу! -- заговорил Антон, хватая и развязывая узел: -- я с колпаком выйду -- вертеть его, потом ты с шарами, потом я змеею, потом ты фокусом, я с пузырем, а там ты с огнем и баста!

-- Ну, так и отметь, -- равнодушно отметил Сусликов. Он сел подле Ольги и задумался. Антон стал отбирать костюмы. Он опростал чемоданчик и привычною рукою складывал туда все необходимое.

-- Твой костюм тут оставлю. Надень здесь и иди!

-- Ладно, -- машинально ответил Сусликов.

Антон суетился и волновался. Унылое сидение подле больной надоело ему.

Сусликов задумчиво сидел подле Ольги и почти не замечал суетившегося Антона.

Эти сборы всегда лежали на Ольге. С каким увлечением она исполняла это дело, как внимательно осматривала каждый костюм и быстро исправляла всякую неисправность!

А теперь она лежит больная, недвижная...

В комнате раздался лязг железа. Сусликов вздрогнул и обернулся. Антон собирал разбросанные им по полу шпаги.

-- Спрячь, спрячь, Бога ради! -- с мукой, в голосе прошептал Сусликов.

Это те шпаги, которые опускала в свое горло Ольга. Еще так недавно, неделю назад, она была на сцене в своем ярком, пестром костюме, а он стоял подле нее я держал в руке приготовленные шпаги. Это те шпаги, которыми она мечтала составить их общее благосостояние и которые теперь убивают ее насмерть.

Сусликов вспомнил, как в Нижнем ее осматривал доктор и говорил, что всякая горловая болезнь будет для нее смертельна.

Теперь она лежит больная, неподвижная, а завтра... завтра, может быть, будет уже холодным трупом.

Вот она жизнь бродячего артиста!..

Для себя голод, унижения; для всех любимых -- смерть!

-- Ну, готово! -- произнес Антон, выпрямляясь и расправляя уставшую спину, -- теперь поесть бы!..

XIII.

В шесть часов вечера Сусликов брел по непролазной грязи, направляясь к зданию городского училища.

Еще ни разу за всю скитальческую жизнь он не проклинал так свою горькую долю, как в этот ненастный вечер.

Он шел потешать людей из-за куска хлеба потешать в то время когда самое дорогое для него существо томилось в смертельной болезни.

Он один знал, что ему стояло расстаться с нею. Никого не было, когда он, припав головою к жесткой скамье, бился и стонал в безумной тоске и никто не слыхал его глухих рыданий.

Даже Ольга не очнулась от его стонов и только хриплым дыханием ответила на его молящие ласковые призывы...

Антон занял комнату учителя под уборную, снял с петель дверь и повесил вместо нее байковое учительское одеяло. В углу этой комнаты на раскрытом чемоданчике и двух табуретах он разложил все необходимые для представления принадлежности и с гордой торжественностью сидел в ожидании Сусликова в своем трико, бархатном корсаже и поясе, усыпанных золотыми блестками, сознавая, что он герой минуты.

Сознавали это и сидящие тут же доктор, учитель и кабатчик Селиванов. Учительский стол весь был заставлен бутылками водки, коньяку, пива и тарелками с закуской всякого рода, и вся эта благодать с ласковой предупредительностью предлагалась Антону радушными устроителями. Антон пил, лицо его краснело и речь начинала принимать все большие размеры хвастовства и наглости.

-- Против меня никто так долго на руках устоять не может! Я могу час выстоять и хоть бы что! У другого сейчас голова затечет! -- говорил он, смелым взглядом окидывая слушателя.

-- И не затечет?! -- удивлялся доктор.

-- Не затечет!

-- А рюмку разжевать сможешь? -- предложил Селиванов.

-- И рюмку разжевать могу!

-- А ну, попробуй!

-- Не смей! -- заорал подвыпивший учитель, -- не роняй своего человеческого достоинства!

В это время Сусликов появился и дверях. Его лицо улыбалось и он низко кланялся сидящим в комнате.

-- Вот и он! -- закричал доктор, вскакивая с места, -- господа, вот он главный-то! Рекомендую.

Сусликов снова вязко поклонился и сбросил с себя пальто.

-- Вот так фунт! -- воскликнул доктор.

-- Вельзевул! -- проговорил учитель.

Сусликов оказался в ярко красном трико с желтой отделкой по плечам и поясу.

-- Выпей по началу! -- пригласил Селиванов.

-- Вот тебе, получай! -- подал Сусликову учитель тяжелый сверток: -- все медные, не считал!

Сусликов взял сверток и, завязав его в платок, бережно положил на дно чемодана.

За занавеской послышался глухой ропот.

-- Начинать надо! -- засуетился доктор: -- публика недовольна.

-- Ну, Вельзевул, орудуй! Потешай чернь! -- сказал учитель и, качнувшись, пошел за занавес.

Лицо Сусликова тотчас приняло прежнее грустное выражение.

-- Ты начнешь, -- сказал он Антону.

-- Сейчас! -- ответил Антон, быстро натирая лицо толченым мелом.

Он взял хлыст, войлочный колпак и привычным прыжком выскочил за занавеску.

-- Здравствуйте господа, вот и я! -- раздался его клоунский выкрик.

-- Ха-ха-ха! -- загремел ему в ответ дружный хохот.

-- Ай, ловко! Ай, молодец! -- слышался голос доктора.

-- Жги, жарь! -- выкрикивал Селиванов.

-- Ха-ха-ха! -- раздавался смех, сопровождаемый рукоплесканьями.

Антон распахнул занавеску и вошел в уборную. Несмотря на мел, лицо его было красно и на лбу выступила крупные капли пота.