Тяжелый понедельник

Мало сказать, что Мишель была первой в своей семье, кто окончил колледж. Это только половина правды. Самое главное в другом — Мишель стала первой из рода Робидо, кто подумал о возможности учиться в колледже. Для ее семьи это было заведение, где учатся детки из богатых семейств. Конечно, у ребят из колледжа книжная ученость, а единственной книгой, которую почитали в семье Робидо, было Евангелие. Что же касается медицинского факультета… Если бы Мишель захотела стать астронавтом, это удивило бы родителей меньше, чем решение стать врачом. Оно было чуждо и непонятно и ее семье, и соседям, живущим на узкой полоске выжженной солнцем земли между трассой и заливом. Во всей округе не было ни одного человека, окончившего медицинский факультет. История Мишель — памятник ее решимости. Но теперь девушку грызли сомнения, не перешла ли она границы врожденных способностей и интеллекта? Не отхватила ли кусок, который не сможет проглотить? Она все чаще задумывалась о своем воспитании и происхождении, о своих родственниках, для которых самыми привычными делами были выпивка, драки и воровство по мелочи, — настоящий успех был им неведом.

До прихода в больницу Челси Мишель не сомневалась в том, что ничем не отличается от коллег из Лиги Плюща [3]. Но она дважды не смогла сдать экзамен, и от нее отвернулись все. Поначалу все было хорошо, коллеги с радостью приняли ее в свои ряды, получая несказанное удовольствие от возможности сказать приятелю: «Видишь ту девушку-врача? Она родилась и воспитывалась на бедной ферме». Она была для них чужой, но они радовались ее достижениям. Они были страшно горды тем, что смогли принять ее в свой круг, в престижную больницу. Теперь на ее стороне была только Тина Риджуэй. Квота Джона Ф. Кеннеди пропала даром. Мишель ощущала эту милостыню, как пощечину. Впервые в жизни она засомневалась в себе. «У успеха тысяча отцов; неудача — всегда сирота». Мишель Робидо стала сиротой больницы Челси.

В уголках ее глаз появились слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони до того, как они начали свой путь из слезных протоков по конъюнктиве к щекам.

— Ну ладно, Мишель. Я вижу, ты устала. Давай перенесем это занятие на завтра, — сдалась Тина.

— Спасибо, доктор Риджуэй, — запинаясь, ответила Мишель.

— Тина. Называй меня Тиной.

— Хорошо, Тина.

Раздалось жужжание пейджера, и врачи потянулись к поясам.

— Это мне, — сказала Тина, надеясь, что сообщение от Тая. Но на экране были лишь цифры: 311.6. По лицу Тины пробежала тень.

— Что с вами, доктор Риджуэй? — встревожилась Мишель.

Тина, уставившись на пейджер, ответила, не подняв глаз:

— Опять. Мишель? Запомни, меня зовут Тина. У меня все в порядке. — Она ответила, быть может, с излишней резкостью. Потом поняла, что тревога за Тая отразилась на ее лице, и быстро взяла себя в руки. Как ни пытались они скрыть свою тайну, в коридорах уже начали шептаться: «Что происходит между Таем и Тиной? Они встречаются, спят друг с другом? А что ее муж?» Наверное, дело было в том, что они часто вместе обедали в кафетерии и сидели рядом на конференциях. Если у Тины были какие-то сомнения относительно больного, она обращалась к Таю. Но вероятно, многие врачи больницы сильно бы удивились, узнав, что за последние две недели Тина Риджуэй провела четыре ночи в квартире Тая Вильсона.

Тина понимала, что в жизни существуют поворотные моменты, когда действие или бездействие определяет весь дальнейший жизненный путь. Таким поворотным пунктом стала их первая ночь с Таем. Это было признание и потворство. Признание того, что ее брак исчерпал себя, и потворство собственной слабости. Муж искренне верил, что жену вызвали на работу, к тяжелому больному. Правда, его уже года два как перестало волновать, где находится его жена.

Теперь все говорили, что Тая Вильсона могут уволить или даже отдать под суд. Он не говорил Тине, что произошло в ту ночь в операционной. Он никому ничего не рассказывал, но он сделает это завтра, в шесть часов утра, в комнате номер 311.

Глава 3

На другом конце города в доме доктора Суна Пака только что поужинали. Жена доктора, Пэт, загрузила посуду в моечную машину, вытерла стол и убрала остатки еды в холодильник. На кухне не было ни пятнышка, в доме стояла неправдоподобная тишина. Это было странно, учитывая, что у четы Паков было трое детей младше шести лет. Все в доме, включая скромную одежду Пэт, говорило о строгой и разумной экономии. Одежду покупали исключительно в дни распродаж в крупных универмагах с семидесятипроцентной скидкой, и то Сун был недоволен, взглянув на счет, показанный ему женой.

Дети дружно читали, но слышался лишь тихий шорох переворачиваемых страниц. Даже двухлетний малыш переворачивал картонные страницы с картинками зверюшек, не произнося ни звука, а пятилетнюю дочку, хихикнувшую от чего-то смешного в книжке, тут же одернула Пэт.