Тяжелый случай. Записки хирурга

Впоследствии я просмотрел записи некоторых ее выходов в эфир в первые недели после операции. Я увидел, как Друри рассказывает об убийстве пастора пьяным водителем и о том, как 16-летний подросток застрелил 19-летнего парня. Она держалась естественно как никогда. Особенно меня поразила одна передача. Это был не обычный ночной выпуск новостей, а социальная реклама под названием «Читай, Индиана, читай!». Февральским утром Друри шесть минут читала в прямом эфире рассказ толпе непоседливых восьмилетних детей, а на экране демонстрировались призывы к родителям читать своим детям. Несмотря на царящий вокруг хаос — дети носились, бросали вещи, пытались заглянуть в камеру, — она упрямо читала, не теряя самообладания.

Друри никому не рассказала об операции, но сослуживцы сразу заметили, как она изменилась. В разговоре со мной продюсер телеканала сказал: «Друри сообщила только, что совершила поездку с отцом, но, когда она вернулась и я снова увидел ее на телеэкране, то воскликнул: „Кристин, это невероятно!“ Она потрясающе свободно держалась перед камерой. Ее уверенность можно было почувствовать через экран, ничего общего с тем, что было раньше». Через несколько месяцев Друри получила работу репортера в прямом эфире в прайм-тайм на другой станции.

Несколько перерезанных нервных волокон — и она стала другим человеком. Странно об этом думать, поскольку мы привыкли считать свое сущностное «я» отдельным от телесных особенностей. Кто, глядя на свою фотографию или слыша запись своего голоса, не думал: «Это не я!» Если взять крайний пример, то ожоговым больным, впервые видящим себя в зеркале, собственный облик обычно кажется чужим. Дело не только в том, что они не вполне «привыкли» к нему; новая кожа меняет их. Она меняет то, как больные общаются с людьми, чего ждут от других, как воспринимают себя глазами окружающих. Медсестра ожогового отделения однажды сказала мне, что уверенный в себе человек может стать пугливым и раздражительным, слабый — превратиться в стойкого бойца. Аналогично Друри воспринимала свой предательский румянец как нечто внешнее, почти как ожог: она называла это «красной маской». Эта маска так прочно приросла к Кристин, что, по ее убеждению, мешала ей стать собой. Когда маска исчезла, Друри почувствовала себя новой, смелой, «совершенно не такой, как прежде». Но что случилось с женщиной, которая всю жизнь смущалась и стеснялась, стоило лишь кому-то обратить на нее внимание? Со временем Друри обнаружила, что эта женщина никуда не делась.

Однажды, ужиная с другом, она решила рассказать ему об операции. Это был первый человек не из ее семьи, с которым она поделилась свои секретом, и он пришел в ужас. Она сделала операцию, чтобы лишиться способности краснеть? Это кажется противоестественным, сказал он, хуже того, суетным. Его слова врезались ей в память: «Вы, телевизионщики, пойдете на все ради карьеры».

Кристин вернулась домой в слезах, рассерженная и в то же время раздавленная, с мыслью, не совершила ли она действительно чего-то извращенного и дурного. В последующие недели и месяцы Друри все более убеждала себя, что хирургическое решение проблемы превратило ее в мошенницу. «Операция открыла мне путь в журналистику, которой я обучалась, — говорит она, — но я все больше стыдилась того, что мне пришлось справляться со своими трудностями искусственным путем».

Друри все сильнее боялась, что окружающие узнают об операции. Когда сослуживец, пытаясь понять, что в ней изменилось, спросил, не похудела ли она, Кристин с натянутой улыбкой ответила отрицательно и ничего больше не сказала. «На пикнике, устроенном телестанцией в субботу накануне гонок „500 миль Индианаполиса“, я только и молилась, чтобы выбраться оттуда, лишь бы не услышать: „Эй, куда делась твоя привычка краснеть?“». Это был тот же стыд, что и прежде, только не из-за румянца, а из-за его отсутствия.

На телевидении чувство неловкости снова стало ее отвлекать. В июне 1999 г. Друри вышла на новую работу, но два месяца не получала эфира. Во время этой паузы она все сильнее сомневалась в своем решении вернуться на телевидение. Когда Кристин выехала со съемочной группой освещать разрушения из-за бури в соседнем городе, где ветер с корнем вырвал деревья, то получила возможность провести репортаж перед камерой. Она была уверена, что выглядит прекрасно, но этого нельзя было сказать о ее самоощущении. «Мне казалось, я не на своем месте, не имею права быть здесь», — вспоминает Друри. Через несколько дней она уволилась.